Подсказчик

Но Горан Гавила не принимал упрощенных объяснений. До сего момента образ убийцы Альберта был чересчур рафинированным, чтобы опуститься до подобной банальности. Он, несомненно, считает себя выше всех действовавших до него серийных убийц.

Все в Центре были совершенно измотаны. Мила вернулась из мотеля около девяти вечера, пряча покрасневшие глаза и слегка прихрамывая на правую ногу. Она тут же прошла в гостевую немного отдохнуть, но переодеваться и разбирать постель не стала. Около одиннадцати ее разбудил Горан, который тихо говорил в коридоре по мобильному. Мила не пошевелилась – пусть думает, что она спит, – но прислушалась. Когда он в разговоре назвал собеседницу «госпожа Руна», Мила догадалась, что разговаривает он не с женой, а с нянькой или гувернанткой. Он спрашивал ее про Томми (так вот как зовут сына): поел ли, сделал ли уроки, хорошо ли себя вел. Слушая отчет госпожи Руны, он что-то бормотал себе под нос. Под конец разговора криминолог пообещал завтра заехать домой и повидаться с Томми, хотя бы на часок-другой.

Мила, отвернувшись к стене, старательно сохраняла неподвижность. Но когда Горан закончил говорить, ей показалось, что он, шагнув через порог комнаты, поглядел в ее сторону. Она видела его тень на стене. Что будет, если она повернется? Их взгляды встретятся в полутьме, и, может быть, первоначальная неловкость сменится чем-то другим. Немым диалогом взглядов. Неужели ей это действительно нужно? Отчего этот человек вызывает в ней столь странное притяжение? В конце концов она решила повернуться. Но Горана в комнате уже не было.

Немного погодя она снова провалилась в сон.

– Мила… Мила…

Шепот Бориса проник в пространство сна, состоявшее их черных деревьев и дорог без конца. Он разбудил ее, не дотрагиваясь, а только позвав по имени, и улыбнулся.

– Который час? Долго я проспала?

– Нет, сейчас шесть. Я уезжаю. Гавила велел поговорить с бывшими обитателями приюта. Ну, я и подумал: может, тебе тоже будет интересно.

Предложение не удивило ее. Напротив, по смущенному голосу Бориса она поняла, что это не его идея.

– Хорошо. Я сейчас.

Парень кивнул, благодарный, что обошлось без уговоров.

Через четверть часа они встретились на стоянке перед домом. Борис ждал ее с сигаретой в зубах, опершись на капот, возле машины с включенным мотором. На нем была теплая парка, доходившая ему до колен. Мила, как всегда, надела свою кожаную куртку. Собираясь в дорогу, она не думала, что в этих местах будет такой холод. Солнце опасливо выглядывает меж домов и начинает растапливать почернелые кучи снега по обочинам дорог. Но это продлится недолго: днем обещают метель.

– Тебе бы надо одеться потеплее, – сказал Борис, взглянув на ее куртку. – У нас тут зверские холода в это время года.

В кабине тепло и приятно. На приборном щитке пластиковый стаканчик и бумажный пакет.

– Круассаны и кофе?

– Все тебе! – отозвался он, вспомнив ее аппетит.

Это было предложение мира. Мила приняла его без комментариев и уже с набитым ртом спросила:

– Куда поедем?

– Я же говорил: поговорить с теми, кто раньше жил в этом приюте. Гавила уверен, декорации в прачечной предназначались не только нам.

– Быть может, воспоминания о прошлом?

– Если и так, то о весьма отдаленном. Таких мизансцен, слава богу, не наблюдалось уже около тридцати лет. С тех пор как законом были упразднены сиротские приюты.

В голосе Бориса ей почудился какой-то надрыв, и сыщик тут же признался:

– Я, между прочим, успел побывать в таком месте. Мне было десять. Отца я не знал, а мать решила, что одна меня не поднимет, и на время сдала в приют.

Мила не знала, что сказать, несколько растерявшись от такой сугубо личной информации. Борис почувствовал это.

– Комментариев не требуется, не переживай. Я сам не знаю, зачем тебе это рассказал.

– Извини, я не слишком чувствительна. Кому-то, наверно, даже кажусь равнодушной.

– Мне – нет.

Борис смотрел на дорогу. Движение замедлилось из-за обледеневшего покрытия. В воздухе сгустился дым из выхлопных труб. По тротуарам спешили люди.

– Стерн – и как ему это удается – умудрился найти дюжину бывших обитателей приюта. Нам с тобой досталась половина. Вторую будут мусолить он и Роза.

– Всего двенадцать.

– Это те, кто живет в этих местах. Я точно не знаю, что на уме у доктора, но он думает, здесь можно что-нибудь выудить.

На самом деле других вариантов нет, они вынуждены хвататься за все, чтобы как-то двигать следствие.

За утро они опросили четверых бывших воспитанников приюта. Всем уже к тридцати, и все более или менее криминальной породы. Приют – исправительная колония – тюрьма – условно-досрочное освобождение – снова тюрьма – передача на поруки социальным службам. Только один сумел отойти от уголовного прошлого благодаря церкви: стал пастором в одной из окрестных евангелических общин. Еще двое живут на пособие. А четвертый сидит под домашним арестом за контрабанду. Но едва речь заходила о сиротском приюте, Мила и Борис замечали у всех какое-то смятение. Довольно странно видеть это у людей, побывавших в тюрьме, однако никто из них до сих пор не может забыть приют.