Потом поднялась и пошла. Каждый шаг давался с неимоверным трудом. Ей казалось, она попала в сон, где кто-то за ней гонится, а она не может бежать, потому что ноги налиты свинцом, будто по колено погружены в вязкую жидкость.
Рана пульсировала, но крови было не много. Что-что, а стрелять Мила умеет. Она стиснула зубы, с каждым шагом выход становился все ближе.
– Если вы все знали, почему сразу не арестовали этого скота? – крикнула она в телефон. – И почему меня не предупредили?
Слышимость улучшилась.
– Прости, Мила. Любая неестественность в вашем поведении насторожила бы его. Мы наблюдали за ним издали. Прикрепили маячок к его машине. Надеялись, он приведет нас к шестой девочке.
– А он не привел.
– Потому что он не Альберт, Мила.
– Но он все равно опасен?
Горан мгновение помолчал. Слишком долгое мгновение. Да, опасен.
– Я вызвал людей, за тобой приедут. Но надо подождать. Полицейские кордоны растянулись на несколько километров.
«Все равно уже поздно», – подумала она. В такое ненастье, да еще с наркотиком в крови, у нее никаких сил и никакой надежды. Она это знает. Надо было послушать благоразумного таксиста и не тащиться невесть куда на ночь глядя! И – проклятье – ну почему она не приняла его предложение подождать? Потому что ее мутило от запаха кебаба с луком, вот почему! А теперь она в ловушке. Сама себя загнала в нее – быть может, потому, что подсознательно стремилась к этому. Ее всегда привлекал риск. Даже смертельный!
«Нет, – решительно сказала она себе. – Я хочу жить».
Рональд, он же отец Тимоти, пока никак себя не проявил. Но она не сомневалась, что ждать ей недолго.
Три коротких звука отвлекли ее от этой мысли.
– Черт! – выругалась она вслух: мобильник простился с ней окончательно.
Тьма сомкнулась над ней, словно сжавшиеся в кулак пальцы.
Сколько раз она попадала в передряги? По сути дела, что-то подобное уже бывало. В доме учителя музыки, например. Но могут ли прошлые случаи сравниться с этим безумием? Ответ однозначен:
– Нет.
Одурманенная, раненая, без сил и даже без телефона. По поводу последней потери ей стало даже смешно: зачем ей теперь телефон? Старому другу позвонить? Грасиеле, к примеру. Позвонить и спросить: «Ну как дела? А я, знаешь ли, умираю!»
Темнота – самое гнусное на свете. Впрочем, надо считать ее преимуществом: ни она не может видеть Рональда, ни он ее не видит.
– Погоди, я доберусь до выхода.
На самом деле ей захотелось как можно скорее оставить это проклятое место. Но она понимала, что инстинктами руководствоваться нельзя, иначе погибнешь.
– Надо спрятаться и подождать полицию.
Она сказала себе, что это самое разумное решение. Ведь сон может одолеть ее в любую минуту. Пистолет пока при ней, и это успокаивает. Но может быть, и он вооружен. Правда, Рональд не показался ей человеком, который на «ты» с оружием, уж во всяком случае, не так, как она. Хотя он отлично играл роль робкого и запуганного отца Тимоти. Возможно, кроме актерских способностей, у него есть и другие.
Мила залезла под стол в громадной столовой и стала прислушиваться. Эхо не помогало, подхватывая лишь ненужные звуки: обманчивые скрипы в темноте, распознать которые она не могла. Веки неумолимо смыкались.
– Он меня не увидит. Не увидит, – без конца повторяла она. – Он знает, у меня есть оружие. Если зашуршит или станет искать меня с фонарем – ему конец.
Перед глазами замелькали какие-то нереальные цветовые пятна.
«Наверняка наркотик», – подумала она.
Краски стали фигурами, танцующими исключительно для нее. Неужели все это ей привиделось? Нет, это огни зажигаются в разных концах зала.
«Сволочь, он здесь и светит фонарем!»
Мила нацелила пистолет. Но слепящий свет, искаженный под галлюциногенным действием наркотика, не давал Миле обнаружить его.
Она пленница гигантского калейдоскопа.
Мила помотала головой, но она уже не контролировала себя. Чуть погодя она почувствовала, как мышцы рук и ног свело судорогой; они ей больше не подчиняются. Как ни пыталась она прогнать мысль о смерти, но та все время возвращалась, манила обещанием: вот закроешь глаза – и все кончится. Кончится навсегда.
Сколько времени прошло? Полчаса? Десять минут? И сколько ей осталось?
И тут она его услыхала.
Он близко. Совсем близко. Метрах в четырех-пяти, не больше.
И увидела.
Это длилось долю секунды. В окружившем ее светящемся ореоле она различила зловещую улыбку, стекавшую с его лица.
Мила знала, что с минуты на минуту он ее обнаружит, а у нее уже не останется сил выстрелить. Поэтому надо опередить его, даже обнаружив свое укрытие.
Она прицелилась во тьму, туда, где ей во вспышке почудилась его ухмылка. Это риск, но выхода нет.
Она готова была нажать на курок, как Рональд вдруг запел.
Тот же самый прекрасный голос, каким отец Тимоти выводил псалом перед всей группой. Это абсурд, шутка природы, что такой голос дарован безжалостному убийце. Из его глухого сердца рвалась звонкая и торжествующая песнь смерти.
Мелодия должна бы звучать нежно и трогательно. Однако Мила испытывала дикий страх. Ноги и руки отказали совсем. И она вытянулась на полу.