Подсолнух и яблоки

Нет. Этот человек не был похож на Симона. Но ему – намного более молодому, конечно, – сейчас было примерно столько же, сколько Симону в тот страшный год, и он был такой же светловолосый, загорелый и голубоглазый. И двигался так же свободно, и словно тянулся кверху. И улыбался похоже – сурово и нежно одновременно.

Песня была медленная, задумчивая, и с самого начала из толпы стали выходить и подниматься на сцену женщины с плакатами. А те, кто оставался на поле, стали разбиваться на пары. Резкий голос англичанина, его чуть ломаный испанский – с акцентом, – все это отступило от Катерины. Остался только Бо и его руки.

– Сестра, – сказал он шепотом. – Не откажите ради них.

Она не отказала.

Они танцевали вдвоем, прижавшись друг к другу, закрыв глаза, а мертвые, погибшие, замученные, забытые – танцевали вокруг, кто сам по себе, а кто и парами, и постепенно их присутствие становилось все менее и менее ощутимо, как будто они таяли в остром саксофонном соло. С последней трепетной нотой Катерина снова почувствовала под собой твердую землю и поняла, что Бо осторожно прижимает ее к себе, а под курткой у него чувствовалась ее арпильера.

Стадион несколько мгновений молчал. Женщины с портретами стали уходить со сцены, им помогали спуститься. И в тот самый миг, когда еще не было музыки, но бешеные аплодисменты еще не разразились, Бо посмотрел в залитые слезами глаза Катерины и тихо сказал:

– Но мы, сестра, дожили с вами до этого дня. Мы – живы.

Эпилог

Воздух был резкий, холодный. Другая вода, другая земля, думала Катерина, осторожно шагая по сырому камню и по траве, легендарно зеленой. Снова октябрь. Тут осень, а там… дома – весна! Но ничего, скоро вернусь, – если будет на то Божья воля, добавила привычно и перекрестилась.

Она немного устала, потому что конгресс был в Дублине, а доехать до Слайго – для Ирландии это было уже целое путешествие. Вокруг нее менялись акценты, речь становилась то мелодичнее, то жестче, вот и по-гэльски заговорили (по большей части это были сварливые немолодые пары – высохшие женщины и старики с выдубленной ветром кожей). Язык показался ей неожиданно похожим на немецкий – некоторые звуки были такие же резкие, гортанные, но ни слова она, конечно, не понимала.

Надо думать, ее английский тоже звучал странно для местных жителей. Кладбищенский сторож ворчал и огрызался в ответ на ее вопрос, но потом все-таки развернул какую-то схему и ткнул костлявым пальцем куда-то в дальний угол. «Здесь».

И вот она идет – медленно, стараясь не поскользнуться. Голландская роза – не та, золотисто-алая, которые он любил, а обычная, наполовину искусственная, даже без запаха, – немного мешала. Катерина проходила могилу за могилой, не всматриваясь в них, потому что старик сказал что-то вроде: «под деревом». А деревья росли под самой стеной. Вот она и шла потихоньку – как-то уж дойду, хотя бы увижу, где его схоронили.

А другой встрече не бывать.

Он и вправду был там, под стеной – под плитой и под яблоней. Катерина никогда не нашла бы могилу, потому что надписи на плитах были на гэльском, и она ни за что не узнала бы написание имени. Поэтому спросила у какой-то женщины, которая шла навстречу, и та, почему-то удивившись, указала ей место. Она даже окликнула Катерину: «Мэм…» Катерина оглянулась, но женщина просто стояла и смотрела на нее. Просто смотрела.

В траве тут и там краснели маленькие яблочки. Катерина осторожно наклонилась и положила розу среди них. По крайней мере, годы можно было разобрать. 1944–1978. Двадцать лет прошло – с лишним. Нельзя встретиться с тем, кто ушел так далеко, как ты. Но я здесь, и обычай велит…

– Мэм?

Катерина оглянулась. Та женщина подошла поближе и смотрела на нее – пристально, с тревогой. На вид средних лет, ближе к сорока, бледная, черноглазая, в бесформенном пальто, в косынке, из-под которой выбивались темные кудри.

– Мэм, извините… Но кто вы такая?

– То есть?

– Вы спросили о моем отце. Но вы не здешняя. Никто, кроме меня, не ходит к нему – некому же. Ну, так вы…

– Я его подруга.

Женщина не улыбнулась, не стала смотреть приветливее, а только сказала:

– Я Кейтлин. Он… Я тут с вами постою еще, если вы не против.