Подвенечное платье

Цецилия пыталась убедить себя, что корабли не могли постоянно следовать один за другим. «Аннабель» могла запоздать, может быть, на целую неделю. Что, если ее задержали тропические штили? Бедняжка решилась ждать еще три дня. Но чем же занять себя?

Цецилия опять принялась за свое платье и вышила в каждом уголке рисунка еще по цветку.

Прошло еще три дня, потом четыре… Через неделю все цветы были закончены.

Генрих опаздывал уже на пятнадцать дней, нетерпение Цецилии сменилось тревогой.

В душе ее рождались самые страшные опасения. Шум волн этого огромного моря произвел на девушку неизгладимое впечатление еще в Булони. Что эти бурные воды, всегда такие своевольные, сделали с «Аннабель» и ее Генрихом?

Генрих задерживался на целый месяц. Цецилия, чтобы отвлечь себя от томительного ожидания, опять взялась за платье: она решила украсить его основу букетами, подобными тем, которые уже вышила в четырех уголках.

Девушку начала беспокоить и другая мысль: маркиза продолжала жить по-прежнему безрассудно и роскошно, а денег у них оставалось все меньше. Однажды Цецилия заглянула в бюро, где хранились деньги маркизы, там было всего полторы тысячи франков.

Она побежала к бабушке, чтобы рассказать о своих опасениях.

— Ну, будет тебе, — отмахнулась от нее маркиза. — Разве Генрих не должен скоро вернуться?

Цецилия хотела ответить ей: «Но что, если его нет уже на этом свете?» — но слова замерли на ее устах. Ей подумалось, что нельзя сомневаться в милосердии небес, своими дурными мыслями она могла навлечь лишь беду. Девушка вошла к себе совсем в другом настроении: спокойствие маркизы передалось и ей.

И в самом деле, как она могла подумать, что Генрих не вернется? Он опаздывал всего на несколько недель, вот и все. Вероятно, «Аннабель» в назначенный день не вышла в море. Генрих сейчас в дороге, а может быть, уже в Англии или даже во Франции. Он вот-вот приедет, а ее труд не окончен, и Цецилия, преисполненная минутной бодрости и надежды, принялась за свое платье: все новые и новые цветы росли под ее иголкой, как под иглой феи.

Так прошли еще три месяца. Цветы были закончены, и платье сделалось удивительным. Те, кто видел его, говорили, что оно слишком хорошо для простой женщины.

Цецилия начала вышивать ничем не заполненные промежутки.

Однажды поутру Аспазия вошла в комнату молодой девушки, чего раньше никогда не случалось.

— Что такое, Аспазия? — вскрикнула Цецилия. — Не случилось ли чего с бабушкой?

— Нет, слава богу, с госпожой все хорошо. Просто в бюро больше нет денег… Я пришла узнать, где они спрятаны.

Холодный пот выступил на лбу Цецилии. Минута, которой она страшилась, настала.

— Я поговорю об этом с бабушкой, — ответила бедная девушка.

Цецилия вошла к маркизе и сказала:

— Бабушка, мои страшные предчувствия оправдались.

— Какие, душенька? — спросила маркиза.

— Наши средства истощились, а Генрих все еще не вернулся.

— О! Он приедет, милое дитя, он приедет.

— Но что же… Как же нам теперь быть?

Маркиза посмотрела на свои руки. Ее мизинец украшал прекрасный перстень, усыпанный бриллиантами.

— Что ж, — сказала она, вздыхая, — едва ли я могу расстаться с этим кольцом, но если никакого другого средства нет…

— Вы можете отдать только бриллианты, а кольцо оставить, милая бабушка, — ответила Цецилия.

Маркиза тяжело вздохнула еще раз, что говорило о том, что ей не легче расстаться и с бриллиантами.

Цецилии не хотелось, чтобы кто-нибудь знал об их стесненном положении, и она сама пошла к ювелиру, от которого вернулась с восемьюстами франками и золотым ободком кольца.

К одному несчастью бедной девушки теперь добавилось и другое. Но если с разлукой Цецилия ничего не могла поделать, то с их бедственным положением справиться было в ее силах. Ювелир ей показался человеком, заслуживающим доверия, и она поделилась с ним своими рисунками. Тот позвал жену, которая пришла в восторг от таланта Цецилии и обещала поговорить с одним торговцем. Через три дня девушка могла зарабатывать от шести до восьми франков в день.

С этого времени Цецилия несколько спокойнее ждала Генриха. Прошло уже четыре месяца, а известий о нем все не было. Девушка совсем перестала улыбаться, но уже и не плакала. Взгляд Цецилии становился все холоднее и бесстрастнее; вся ее грусть, тоска сосредоточились в ней самой, скопившись в сердце. Она все так же вздрагивала при звонке колокольчика, но, когда становилось ясно, что это не почтальон, вновь бессильно падала в кресло. Деньги, вырученные за кольцо, давно уже были потрачены, но благодаря трудолюбию Цецилии им было на что жить. В свободное время девушка вышивала свое платье, которое связывало ее с прошлым.

Настал день, когда работа над подвенечным платьем подошла к концу: добавить к наряду было больше нечего, все малейшие промежутки были заполнены узором.

Однажды утром, разложив свой наряд на коленях, Цецилия подумала, что бы еще на нем вышить, но тут вдруг раздался звонок… Девушка вскочила со стула: она почувствовала, что это почтальон.