Подвиг доктора Бушуева

— На что жалуетесь? — чуть громче повторил Фёдор Иванович.

Пациент пожал плечами и недружелюбно ответил:

— Ни на что. Здоров.

К нему кинулся унтер-офицер и резко дёрнул за руку.

Фёдор Иванович заметил, как лицо пленного передёрнулось от боли.

— Ага! — обрадованно завопил охранник и сам засучил рукав гимнастерки пленного. — Смотрите, доктор.

На предплечье был виден нагноившийся ожог.

— Как же, голубчик, а говорите здоровы, — с легким укором сказал Фёдор Иванович, и глаза его встретились с глазами пленного — суровыми, непокорными и злыми. Но почему, почему он так смотрит на него, доктора?

Он перевязал пленному рану и сказал:

— В следующий вторник жду вас.

И других больных приводили с ожогами, с нагноившимися ссадинами, и другие больные ни на что не жаловались, и глаза у них были такие же суровые, непокорные и злые, как у первого.

Последним на приём явился какой-то белобрысый субъект в новом измятом красноармейском обмундировании. Он подошёл к доктору и щёлкнул каблуками.

Фёдор Иванович подозрительно взглянул на этого странного пациента.

— На что жалуетесь? — спросил он.

Субъект стал торопливо раздеваться.

Все пленные, приходившие на приём, были худые кожа да кости, а этот полнотелый, откормленный.

— На что жалуетесь? — опять спросил Фёдор Иванович.

Субъект бессмысленно улыбался.

— Да вы что, не понимаете по-русски, — рассердился Фёдор Иванович и только теперь заметил знакомого фоторепортера, который, опять по-обезьяньи прыгая, щелкал фотоаппаратом.

Унтер-офицер подал какую-то команду, и субъект вышколенным шагом вышел из приёмной.

— Данке шён, — поблагодарил доктора фоторепортер.

Выйдя после приёма за лагерные ворота, Фёдор Иванович почувствовал себя разбитым и окончательно обессиленным. Как на грех, снова огнём запылала натруженная культя, будто с неё сдирали кожу раскалёнными щипцами. Вот так всегда: стоит ему разволноваться — загорается культя…

Превозмогая жгучую боль, он едва плёлся по наезженной дороге. Порой останавливался, черпал пригоршнями жёсткий, как битое стекло, снег и жадно глотал его, точно хотел погасить боль в ноге.

Крепчал мороз. Лицо жалил колючий ветер.

Белыми змеями переползала через дорогу позёмка.

Дома, увидев доктора, Майя ахнула:

— Фёдор Иванович, что с вами? На вас лица нет.

Он молча сел на диван.

Вечером пришёл Зернов.

— Ну как ваш поход в лагерь, Фёдор Иванович? — спросил он.

— Не поход, а пытка. Меня снова фотографировали с каким-то субъектом, который изображал откормленного пленного.

— Старая песня, — махнул рукой Зернов. — Не встретили знакомых?

— Нет, никого. Мне кажется, что я совершенно бессилен и ничем не смогу помочь пленным.

— Рано складываете оружие, Фёдор Иванович, — сказал Зернов. — Помочь им можно и нужно.

— Но я не вижу никакой возможности.

— Есть одна возможность: освободить пленных, — с жаром вставила Майя.

— Я не расположен к шуткам, — отмахнулся Фёдор Иванович.

— Мы тоже не расположены шутить, — подхватил Зернов. — Принято решение разрушить лагерь и освободить пленных.

Фёдор Иванович изумлённо посматривал то на Майю, то на Зернова, не веря своим ушам. Да что они в самом деле, смеются над ним? Да знают ли они, что такое лагерь и какая там охрана?

— Знаем — будет трудно, может быть, очень трудно, — продолжал Зернов. — Но не для испытания ваших нервов поручили вам, Фёдор Иванович, проникнуть за колючую проволоку. Могу посвятить вас в наши планы. Вот что мы придумали…

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

С недавних пор доктор Безродный решил зажить по-иному. Он видел, как разъезжает по городу в санках Бушуев, видел заманчивую вывеску на бушуевском доме: «Приём с 3 часов дня до 6 часов вечера». Частный приём… Ему тоже захотелось иметь свой домашний кабинетик, свои санки, своего кучера. В самом деле, если можно Бушуеву, почему нельзя ему? Если Бушуев живёт на широкую ногу и даже хвалится этим, то почему не может жить так же и он, доктор Безродный? Может и должен! Сперва частный приём, а там, глядишь, и своя больничка… Но одному ему трудно — нужен помощник, а ещё лучше — хорошая помощница, хозяйка. Не станет же он приглашать в помощники придурковатого фельдшера Николаева. Впрочем, Николаев человек исполнительный и без особых претензий, можно потом и его перетащить к себе, пусть работает, такому пообещать больше, чем платит Бушуев, и он переметнётся…

Доктор Безродный уже облюбовал себе уютный домик, пока можно его снять под квартиру, а потом этот домик купить по сходной цене.

Дело только за помощницей. А разве найдёшь помощницу лучше, чем операционная сестра Майя? Всё-таки они с ней были когда-то дружны. Правда, она отвергла его признание, но то было тогда, ещё до войны, с тех пор много воды утекло. Нужно поговорить с Майей, может быть, она одумалась.

Доктор Безродный так размечтался, что уже видел себя в большой собственной больнице, где все относятся к нему с почтительным уважением. Сегодня он был даже рад, что Бушуева опять пригласили в немецкий госпиталь. Безродному хотелось наедине поговорить с Майей. Ещё находясь под впечатлением заманчивых грёз о собственной больнице, он тихо сказал ей: