Подвиги Ахилла

И маленькая лазутчица, усевшись на корточки и быстро подобрав на земле горсточку камушков и веточек, принялась их раскладывать, одновременно проводя пальцем линии между ними.

— Тут вот, посередине, — самый большой лагерь, и в середине — очень большой и красивый шатер… И вокруг много палаток и много костров.

— Лагерь Агамемнона, — прошептала Аэлла, внимательно следя за движениями девочки.

— Вот еще большой лагерь, — пальчик Авлоны снова прочертил линию по песку. — Между ними — палатки, они почти смыкаются. Вот здесь, здесь, здесь и здесь — отдельные лагеря, они подальше от других. Расстояние… ну, копий в четыреста от больших лагерей. Палаток в больших лагерях по сто, а в самом большом не меньше двухсот, а в меньших — штук по пятьдесят.

— Жаль, нельзя определить, где именно лагерь Ахилла, — проговорила Аэлла задумчиво.

Едва она произнесла это имя, как лицо царицы мгновенно исказилось, выразив такую ярость, что смотревшая на нее в это время снизу вверх маленькая Авлона вздрогнула и опустила глаза. Но повелительница овладела собой и лишь глухо проговорила:

— Думаю, он самый крайний, вот этот. Кто–то однажды рассказывал мне, что сын Пелея не ладит с прочими царями. Но мы не можем вначале ударить сюда: тогда наше нападение сразу привлечет внимание в больших лагерях, а на них надо напасть в первую очередь.

— А можем ли мы так рисковать, — сказала, качая головой, Аэлла, — если царь Приам, как он тебе написал, не станет принимать участия в этом сражении? Нас — тысяча триста секир, ахейцев же — не менее восьми тысяч. Мы умеем сражаться, но и они не дети.

— Потому мы и нападем на рассвете и внезапно, — сказала Пентесилея, не глядя на свою помощницу. — Приам от помощи отказался, и это — его дело. Мое дело — убить Ахилла и как можно больше ахейцев. Если троянцы увидят, что мы побеждаем, они сами выступят нам на подмогу, и да и царь их одумается. Победа лучше переговоров. Эй, Крита, ты здесь?

— Я здесь! — отозвалась юная оруженосица, выступая вперед и подходя к царице. — Смеркается, госпожа. Мы выступаем?

— Да, как только стемнеет, чтобы оказаться возле лагеря до восхода луны. Там мы будем дожидаться утренней звезды и, едва станет светать, нападем. Созови командующих сотнями, Крита.

— Великая царица! — подала голос маленькая Авлона, вставая с земли, и отряхивая свою короткую кожаную юбочку. — А можно мне сегодня принять участие в сражении?

— Нет, — жестко отвечала Пентесилея. — Ты тоже останешься здесь.

Девочка закусила губу и опустила глаза, чтобы взрослые не увидели в них слез. Царица ласково положила руку на ее головку и усмехнулась.

— Или ты не понимаешь, Авлона, как важна ты для нас? Сколько времени уходит на то, чтобы подготовить лазутчицу? Не у каждой маленькой девочки такая память, не каждая так отважна, и мало кто совсем не боится высоты. Не каждая, наконец, сумеет с помощью ремешков управлять полетом орла, будь он хоть какой угодно ручной… И при этом даже в твоем возрасте многие девочки уже крупнее и тяжелее, а более тяжелый груз Гану было бы не унести. Еще год–два, и придется тебя заменить — вот тогда и мечтай о сражениях. Хотя для этого нужно ведь еще и посвящение пройти, помнишь? Ну вот… Отдохни и покорми Гана — уже темнеет, и он не полетит сейчас за добычей. А мы будем готовиться к битве.

Глава 3

— Проснись, царь, проснись! Там идет сражение!

Этот крик, ворвавшись в сон Приама, на какой–то миг стал частью сна: будто бы кричал стоящий посреди храма Зевса высокий и седобородый жрец, который только что предсказал царю рождение еще одного сына… Приам хотел было возразить ему, что это невозможно, у него уже не будет детей — как вдруг лицо жреца исказилось, точно он увидел в полутьме храма, за жертвенником, нечто ужасное, и он испустил вопль, поразивший Приама в самое сердце: «Проснись, царь, проснись!»

Он открыл глаза и таким резким движением сел на постели, что на миг у него закружилась голова. Сон и явь еще смешивались в его сознании, но он уже видел смутные очертания предметов, убранство своей опочивальни, освещенной стоящим в глубокой нише ароматическим светильником, испуганное лицо раба, всегда спавшего у порога на волосяном тюфяке, смятенные лица двух стражников, вбежавших, должно быть, вслед за человеком, так дерзко нарушившим сон царя Трои. Но они не остановили этого человека, значит не имели на то права. Значит, он… Ну да, конечно, это же Деифоб, его сын! И это он закричал сейчас: «Проснись, царь, проснись! Там идет сражение!»

— Отец! — голос царевича звенел от напряжения. — Отец, на лагерь ахейцев напали!

— Кто?! — это оглушающее известие разом прогнало остатки сна, и царь вскочил с постели. — Кто осмелился?!

— Чужие, не троянцы, — выдохнул Деифоб. — На рассвете послышался страшный шум, потом они появились на равнине… бегущие к морю ахейцы и всадники. Много всадников…

— Всадники? — истина, как сполох огня, озарила мысли царя. — Амазонки… Пентесилея! Я просил ее не делать этого, но она… О, боги, боги, он погиб!!!