Подвиги Геракла. После похорон

– Я бельгиец, но во всем остальном вы абсолютно правы. В мои годы основной радостью – и, я бы сказал, единственной радостью – становится чревоугодие. К счастью, у меня прекрасное пищеварение.

– Ах, вот как, – пробормотал юрист.

На обед им подали sole veronique[46], за которым последовал escalope de veau milanaise[47], а закончилось все poire flambée

[48] с мороженым.

Пили они сначала «Пюйи Фюисс»[49], потом «Кортон»[50], а теперь рядом с локтем мистера Энтвисла стоял стакан превосходного портвейна. Пуаро, который портвейн не любил, предпочел «Крем дё какао»[51].

– Не представляю, – мечтательно произнес адвокат, – где вы умудряетесь находить такие отбивные – они просто тают во рту!

– На континенте у меня есть друг, который держит мясную лавку. Я помог ему решить одну небольшую семейную проблему. А он человек благодарный – поэтому с того момента с большой симпатией относится к потребностям моего желудка.

– Семейная проблема, – вздохнул Энтвисл. – Лучше бы вы мне об этом не напоминали. Такой восхитительный вечер…

– Так продлите его, друг мой. Сейчас мы выпьем с вами по чашечке черного кофе с коньяком, а когда наши желудки примутся за работу, вот тогда вы и расскажете мне, почему вам понадобился мой совет.

Только в половине десятого пожилой юрист смог пошевелиться в своем кресле. Наступил подходящий психологический момент. Сейчас он не только хотел говорить о своих сомнениях – он жаждал обсудить их.

– Не знаю, – начал он. – Вполне возможно, я веду себя как последний идиот – в любом случае я не понимаю, что можно сделать в подобной ситуации, – но я готов изложить вам факты, а потом вы скажете мне, что обо всем этом думаете.

Адвокат помолчал несколько секунд, а потом в своей обычной, суховатой и аккуратной манере рассказал детективу всю историю. Тренированный мозг юриста позволил ему четко изложить все факты, ничего не опуская и не добавляя от себя. Это было ясное, краткое изложение, и именно поэтому оно так понравилось слушавшему его пожилому джентльмену с головой, по форме напоминавшей яйцо.

После того как рассказ был закончен, в комнате повисла тишина. Мистер Энтвисл был готов отвечать на вопросы, однако их не последовало. Пуаро обдумывал услышанное.

– На мой взгляд, – сказал он наконец, – все абсолютно ясно. Вас мучает подозрение, что вашего друга, Ричарда Эбернети, могли убить? Это подозрение или, если хотите, предположение основывается только на одном факте – на фразе, которую Кора Ланскене произнесла во время похорон Ричарда Эбернети. Уберите эту фразу, и ничего больше не остается. Тот факт, что она сама была убита на следующий день после свадьбы, может быть простым совпадением. Правда состоит в том, что Ричард Эбернети действительно умер неожиданно, но за ним следил врач с хорошей репутацией, у которого никаких сомнений не возникло и который подписал свидетельство о его смерти. Ричарда похоронили в гробу или кремировали?

– Кремировали, в соответствии с его последней волей.

– Да, так и положено. А это значит, что свидетельство подписал еще один врач и у него тоже не возникло никаких сомнений. Таким образом, мы опять возвращаемся к самому важному моменту – что сказала Кора Ланскет? Вы там были и слышали это. Она сказала: «Но ведь его же убили, нет?»

– Именно так.

– И самое главное – вы поверили, что она сказала правду.

– Да, поверил, – согласился адвокат, чуть поколебавшись.

– А почему?

– Почему? – повторил вопрос Энтвисл, слегка удивившись.

– Вот именно – почему? Потому ли, что еще раньше, где-то в глубине души, у вас уже возникли сомнения насчет смерти Ричарда?

– Нет-нет, совсем нет! – покачал головой юрист.

– Значит, это связано с самой

Корой. Вы хорошо ее знали?

– Я не видел ее лет двадцать.

– А вы узнали бы ее, если б встретили на улице?

Энтвисл задумался.

– На улице я бы мог пройти мимо нее, не узнав. Она была тоненькой девочкой, когда я видел ее последний раз, а сейчас превратилась в коренастую, потрепанную жизнью пожилую женщину. Но мне кажется, что, как только я заговорил бы с ней, я сразу узнал ее бы. У нее и теперь была та же самая прическа, что и в юности, – прямая челка, сквозь которую она смотрит на вас, как робкое животное, а кроме того, у нее была очень специфическая, отрывистая манера говорить, при которой она сначала наклоняла голову к плечу, а уже потом произносила что-то невероятное. Понимаете, она – личность, а личность всегда очень индивидуальна.

– То есть она осталась той же Корой, которую вы знали много лет назад. И продолжала говорить невероятные вещи! А вот те вещи, невероятные вещи, которые она говорила в прошлом, – они обычно подтверждались?

– В этом-то и была ее основная проблема! Когда о правде лучше было умолчать, она громко ее высказывала.

– И эта ее черта тоже не изменилась. Ричарда Эбернети убили, и Кора немедленно сообщила об этом.

Мистер Энтвисл пошевелился:

– Вы считаете, что его убили?