Подвиги русских морских офицеров на крайнем востоке России (1849-1855 г.)

Граф Чернышёв объяснил мне, какому бы строгому наказанию я должен был подвергнуться за опись лимана и устья реки, не получив на то высочайшего соизволения и предписания князя Меньшикова. Затем он, граф Нессельроде и Сенявин сказали, что они, полагаясь на знаменитый европейский авторитет моих предшественников и на донесение столь же знаменитого, адмирала Врангеля, уверены, что я ошибся при своих исследованиях лимана и устья реки. Наконец, они изъявляли удивление, каким образом возможно занять устье реки с такой ничтожной силой (70 человек), какую указывает Муравьёв, когда им точно известно, что река охраняется большими китайскими силами.

На это, поддерживаемый князем Меньшиковым и Л. А. Перовским, я с почтением отвечал: "Отправляясь из Петропавловска для описи лимана, я исполнил долг мой. Миловать и наказывать за это меня может только один государь". Затем, объяснив им все неблагоприятные обстоятельства и случайности, по которым могли мои знаменитые предшественники притти к фальшивым заключениям, я сказал: "мне и моим сотрудникам бог помог рассеять эти заблуждения и раскрыть истину. Всё, что я сообщаю, так же верно, как верно то, что я стою здесь. Что же касается до китайской силы, то сведения об этом, доставленные миссией из Пекина, неправильны. Не только китайских сил, но и малейшего китайского правительственного влияния там не существует. Гиляки, там обитающие, находятся в самом диком состоянии и вовсе не воинственны, и я полагаю, что не только с 70, но и с 25 человеками их можно держать в порядке. Гиляки считают себя от Китая независимыми, и весь этот край, при настоящих открытиях, то-есть возможности проникнуть в него с юга из Татарского пролива, может сделаться добычей всякого смелого пришельца, если мы, согласно представлению генерал-губернатора, не примем ныне же решительных мер.

Я сказал всё, и правительство в справедливости мной сказанного может легко удостовериться".

После этого князь Меньшиков сообщил, что он тщательно рассматривал все мои, даже черновые, журналы и находит, что открытия мои справедливы, а потому он, а за ним и Л. А. Перовский считают крайне необходимым не только утвердить представление Н. Н. Муравьёва, но и усилить наши действия тщательным наблюдением за лиманом, Амуром и берегами Татарского пролива с крейсирующего там военного судна.

Между тем большинство членов Комитета, и в особенности графы Нессельроде и Чернышёв, ввиду упомянутых причин, а главное из опасения неприязненных столкновений с китайцами, считали необходимым придерживаться состоявшегося 15 февраля 1849 года высочайшего повеления об основании зимовья на юго-западном берегу Охотского моря, для того, чтобы Российско-Американская компания могла производить там расторжку с гиляками. Вследствие этого 8 февраля 1850 г. и последовал указ на имя генерал-губернатора:

1) В заливе Счастья, или в какой-либо местности на юго-западном берегу Охотского моря, но отнюдь не в лимане, а тем более на реке Амуре основать зимовье.

2) В зимовье том Российско-Американской компании производить расторжку с гиляками, но ни под каким видом и предлогом не касаться лимана и Амура.

3) Для основания этого зимовья, а равно и для охранения его взять 25 человек матросов и казаков из Охотска.

4) Исполнение этого произвести под наблюдением и по распоряжению генерал-губернатора Восточной Сибири, в непосредственном ведении которого и должны состоять все действия этой экспедиции.

5) Для приведения в исполнение на месте этого указа, а равно и для выбора места для зимовья в распоряжение генерал-губернатора командировать капитана 2-го ранга Невельского.

В тот же день, на основании положения о Сибири, я был произведен в следующий чин — капитана 1-го ранга, и назначен для особых поручений к генерал-губернатору.

С такой инструкцией я 27 марта явился к Н. Н. Муравьёву в Иркутск, а 3 апреля вместе с М. С. Корсаковым, командированным в Охотск для наблюдения за переносом этого порта, отправился в Якутск и оттуда в Аян. Из Аяна на транспорте «Охотск» с 25 человеками команды прибыл 27 июня в залив Счастья, где и нашел Орлова, посланного сюда, как сказано было выше, по распоряжению генерал-губернатора. При Орлове переводчиками были гиляк Позвейн, знавший по-тунгусски, и тунгус Афанасий, говоривший по-русски.