– И даже мы сами? – спросила Кукляшка.
– А ты что, его – это наше счастье видишь?
– Не знаю.
– Как не знаю? Ты что, можешь показать, где оно находится: тут или тут? – Слабачок показал лапкой сначала куда-то в одну сторону, а потом в другую.
– Не могу.
– А ты что, можешь сказать, как оно выглядит?
– Не могу.
– Так ты его видишь или нет?
– Не знаю.
– Непонятно! – возмутился Слабачок. А потом вдруг сказал: – Хотя… может и видишь.
– А если оно уже есть, тебя это что, пугает, да? – с лёгкими обидой и укоризной сказала Кукляшка.
– Если оно есть, то меня пугает то, что его может кто-то отнять.
– И главная сейчас среди этих «кто-то» – это Тропа Зависти, – погрустнела Кукляшка.
– Но, если тебя уже пугает, что у нас могут отнять то, чего ещё, наверно, у нас нет, значит, оно, пускай и очень маленькое, но у нас уже, может, и есть?! – предположил Слабачок.
– А разве оно может быть большим или маленьким? Оно же Счастье?
– А тогда, какое оно?
– А оно не большое и не маленькое! Оно просто Счастье! – ответила Кукляшка.
– Не знаю, – покачал головой, глядя вниз перед собой, Слабачок.
– Узнаешь… Может, когда-нибудь, – предсказала Кукляшка.
– А ты знаешь?
– Может быть, – неопределённый от Кукляшки ответ.
– А давно? Да и откуда?.. – уходил в подробности Слабачок.
– А может, и недавно?! И может, и откуда-то отсюда… – показала по сторонам Кукляшка. – Или отсюда, – и она указала на грудь, туда, куда раньше указывал Слабачок, туда, где у людей сердце.
– Да откуда здесь этому Счастью взяться? – Слабачок указал взглядом по сторонам. – Зависти и Беде, пожалуйста, сколько угодно, а вот Счастью…
– Вот среди них – среди Беды и Зависти Счастью, как раз, местечко и находится…
– Вот-вот, а Зависть и Беда его, как раз, и ищут, чтобы им – Счастьем, полакомиться, – парировал Слабачок.
– Но иногда они его боятся и от него убегают сломя голову.
– Но, тогда Счастье должно быть большим и сильным, – предположил Слабачок.
– И при этом оставаться просто Счастьем.
– Наверно, ты права, Кукляшка.
– Но и ты, Слабачок, наверно, прав.
Слабачок продолжал свой нелегкий путь, выдерживая тяжеленный, как огромные камни, груз ответственности за крохотную и лёгкую, как пёрышко, Кукляшку.
До дома муравьишкам было ещё идти да идти, а Тучи Тьмы, становясь всё гуще и гуще, уже опустились на засыпающую землю. Они уже накинули непрозрачные балахоны своего черного тумана на траву, цветы, деревья и всё-всё живое, что засыпает и просыпается. Море непроглядной ночи окончательно затапливало всё вокруг.
И вдруг позади себя путникам стал слышаться, сначала еле-еле, а потом всё громче и громче весело напевающий голосок.
– Наверно, это наш Делоручкин, – предположила Кукляшка. – Он, видно, опять что-нибудь смастерил и теперь бежит об этом рассказать или это даже показать.
– А кому?
– Он готов делиться своей радостью со всеми.
– Но его радость должна стать радостью всех.
– Точно, огонь его радости должен зажечь огонь радости во всех, – поддержала Кукляшка.
– Хотя, если он поделится своей радостью хотя бы с кем-то одним, то тоже хорошо, – более мудро рассудил Слабачок.
– Хорошо, – тоже согласилась Кукляшка.
– Но даже, если радостью он ни с кем не поделится, он всё равно эту радость уже в ком-нибудь вызовет.
– Да, в тех, для кого он что-то смастерил, – отозвалась догадкой Кукляшка.
– Мастер ни для кого – не мастер, – формула Слабачка.
– Не мастер, – согласилась Кукляшка и добавила штрих к портрету Делоручкина. – Когда он достигает того, чего хочет, то прямо светится от счастья или самим счастьем.
– Светится? Сам? – переспросил, недоумевая, Слабачок. Чуть помолчав, пытаясь что-то понять, он задал новый вопрос: – Но свет может идти от свечи, от фонарика, даже от светлячка. А кто-нибудь видел, чтобы он шёл от муравья?!
Кукляшка:
– Посмотри, у всего, что светится: и у свечи, и у фонарика, и у светлячка – у них у всех свой свет. Только свеча не только светит, но она ещё и греет.
– И обжигает.
– Вот именно. А фонарик греет чуть-чуть. А светлячок совсем не греет. И свет у него голубой, а не жёлтый, как у свечи, – разъяснения Кукляшки.
Слабачок:
– А какой свет у Делоручкина?
Кукляшка:
– Тоже такой же – свой!
Слабачок:
– А он греет?
– Такой свет особенный. Он светит всем изнутри, и всем внутри становится светло и тепло, – и Кукляшка указала на грудь себе и Слабачка.
– Но раз такой свет не видим, то он и не опасен тьме и поэтому тьма не опасна свету?! Поэтому и тропа зависти не опасна внутреннему свету?! – сделал вывод вопросом Слабачок со слабой надеждой.
– Вот как раз такой свет – свет счастья, больше всего и опасен тьме и сладок для тропы зависти! Тем более, что…
– Что?
Кукляшка:
– …что сияние может быть видимо, потому что для тех, в ком оно есть, действительно, всё вокруг видится светлее.
Слабачок:
– Тогда, для Делоручкина, больше всего и опасны силы тьмы и тропа зависти.
– Ой, не может быть, – испугалась Кукляшка.
– А если с Делоручкиным пойдём мы, то и тьма и тропа зависти опасны станут и для нас? – поддал страху Слабачок.
– Но мы поможем Делоручкину? – продолжала бояться не за себя Кукляшка.