Подземный левиафан

Но бежать вечно нельзя. До спуска батисферы на воду осталось несколько часов. Сколько еще ему, гонимому то появляющимся, то исчезающим Фростикосом, будет позволено бежать через темные тоннели, как в кошмаре? Вообразить себе это было невозможно — сама идея была неестественной. Рано или поздно они должны будут столкнуться нос к носу. Фростикос хочет его уничтожить. Это было ясно как день. Но доктор алчен, и это может его подвести. Фростикос, это отвратительное, самодовольное чудовище, видит себя своеобразным художником — это его идея-фикс — и длит действо, страстно желая придать ему вид эпический, утонченный. Нужно столкнуть его лицом к лицу с зеркалом. Пускай увидит в нем морду обезьяны.

Чувствуя, что его легкие сжигает безжалостное пламя, Уильям продолжал бежать, не в силах заставить себя остановиться. Светить далеко вперед смысла не было; это ничего не даст. Фростикос мог высунуться откуда угодно. Он был вездесущ. Но ничего удивительного в этом не было. Вопрос решался просто: как только доктор узнал от водителя такси, куда Уильям держит путь, он получил свободу действий — по своему усмотрению он мог время от времени выбираться из подземелья на поверхность, мог проехать несколько миль на такси до Готорна, спуститься вниз и дождаться Уильяма, мелькнуть на его пути и снова выбраться на поверхность. Но наступит момент (возможно, это произойдет, когда в решетки стоков заглянет первый тусклый уличный свет), и доктор решит прекратить игру, нанесет молниеносный удар, и тогда никто в просыпающемся внешнем мире даже не услышит криков Уильяма Гастингса.

Он перешел на быструю ходьбу, понукая себя и заставляя переставлять ноги и двигаться вперед, держа фонарь зажженным, но освещая им только пол трубы в нескольких футах впереди. Он хрипло дышал и то и дело заходился в кашле, наконец решительно остановился, развязал рюкзак, вытащил флягу и долго пил. Пошарив в рюкзаке, он отыскал яблоко. Несколько секунд он раздумывал, что будет, если он не пойдет дальше, а устроит здесь привал, прямо сейчас — перекусит, почитает Пен-Сне, посидит и немного отдохнет. Что сделает в таком случае Фростикос? Сейчас, скорее всего, доктор уже где-нибудь впереди — может, в сотне ярдов, а может быть, и в целой миле. Возможно, Фростикос решил передохнуть у Винчелла, выпить чашечку кофе и съесть пончик, посмеиваясь про себя и вспоминая, как растерянный и испуганный Уильям зайцем мчался по канализационным тоннелям. Что будет, если Уильям решит не следовать больше предназначенной ему роли?

Сам не зная почему, он не мог представить себе, что Фростикос отступится — вернется домой и, например, ляжет в постель. И, конечно, доктор не стал бы рисковать, оставляя его внизу в полном одиночестве — Уильям мог выбраться наружу, запросто пройти несколько кварталов по пустынным улицам, а потом снова спуститься вниз. Внезапно он совершенно отчетливо понял, что все это время кто-то должен был идти за ним по пятам и следить. Выходит, эти шаги в темноте за спиной ему действительно не почудились. Но кто это? Ямото? Уильям хищно улыбнулся. Ну конечно.

С ловкостью заправского шерифа он вскинул фонарик и как револьвер направил его в глубину тоннеля. Ничего — только безмолвная темнота. Никаких белых брюк, которые он ожидал увидеть. Насколько бьет его фонарик — на сорок футов? Может, и того меньше. Запустив огрызком яблока в противоположную стену, Уильям поднялся. Он чувствовал себя ужасно разбитым и усталым, а после такого краткого отдыха — особенно.

Прошагав пятьдесят футов, он снова неожиданно повернулся и осветил фонарем трубу позади — снова никого. Впереди труба разделялась, и ответвление меньшего диаметра уходило направо. Внезапно у него появилась уверенность в том, что Фростикос ждет его именно там — залег в засаде, наверно. А может быть, это именно он, доктор, бежал за ним все эти часы, как ищейка, дико выпучив глаза, оскалив зубы, двигаясь неестественно быстро. Уильям мог представить себе это очень живо. Он чуял близость врага. Оставалось десять футов.

Он опять что-то услышал — что это, снова шаги за спиной? Фростикос — пустоглазый, улыбающийся и прищелкивающий зубами выбеленный череп на белом воротничке рубашки. Но доктору его не остановить. До развилки оставалось два шага, и Уильям прижался плечом к дальней от входа в меньшую трубу стене. Образ Фростикоса в тоннеле, которого он должен был увидеть с минуты на минуту, рвущегося к нему, брызжущего слюной и заходящегося лаем, видимого словно сквозь широкий конец подзорной трубы, дергался и мелькал на изнанке его век подобно кадрам старого, клееного-переклееного фильма. Когда доктор действительно появится, эта картинка замрет — он превратится в соляной столб, наподобие несчастной жены Лота.