Подземный меридиан

— А не доводилось ли вам наблюдать в талантливых людях строптивость, а в бездарных — покорность. И даже частенько — льстивость?

— Пожалуй, тут какая–то зависимость есть, — смеясь, согласилась Маша.

И вспомнила артиста Жарича, его вечную вражду с режиссером. Многих других артистов представила — и то, как меняются их физиономии при появлении начальства, а другим, вроде Жарича, хоть трава не расти. Они держатся ровно со всеми. Да, конечно, тут определенно есть зависимость.

— Не помню, с Моцартом это случилось или с Бетховеном, — начала Маша, — но только композитору на узкой тропе встретился император. Стоят друг перед другом, не желая уступить дорогу. Император узнал композитора и говорит: «Ты что же, маэстро, не уступишь дорогу императору?» На что композитор ответил: «Император обязан своему положению своим рождением, а я — трудом. Так кто же из нас больше заслуживает почести?» Вот вам, Александр Петрович, и ответ на ваш вопрос. Труд и талант рождают в человеке достоинство.

— Эк–ка вы меня припечатали! — поднялся Селезнев. — Я‑то лишь предполагал, а вы как ловко все обосновали. И все–то верно, все именно так и есть, как вы говорите. Ай–ай, как у нас сегодня нехорошо вышло! Словно меня бес за язык дернул.

— Да что случилось?

— Ничего особенного, обыкновенную несправедливость учинили. Собрались это мы сегодня в узком кругу… ну наше шахтное начальство. И решили, кого представить к награде. Из двух горняков выбрали того… который послабее в деле, зато покорнее. Нет–нет! — поднял руки Селезнев, словно Мария на него нападала. — Он тоже хорошо работает, можно даже сказать, отлично, но тот… Баринов — лучше.

— Баринов почестями не обделен. Он у вас полный кавалер орденов шахтерской славы.

— Не тот Баринов, Мария Павловна. Святослав Баринов, младший из династии. Не то чтобы строптив он или на язык скор — нет, наоборот, в дискуссии вступает неохотно, а вот недолюбливает его бригадир. За что? Ума не приложу. Думается мне, в рюмку Баринов не заглядывает, а бригадир тяготение к вину имеет. И любит, когда горняки его угощают. Так, может, потому сегодня и покривил душой бригадир, представил к награде другого, а мы все, дурьи головы, на поводу у него пошли. Вот и свершили несправедливость. — Помолчав, Селезнев добавил: — Бариновы все таковы, вся династия. Они отношение к людям и труду от старика Егора Афанасьевича унаследовали. Сорок пять лет старик в лаве проработал, а душой никогда не покривил.

— На одной шахте сорок пять лет?

— На нашей, «Зеленодольской». В прежнее время её «Шубинкой» звали. По имени шахтного домового… Шубина. Слышали про Шубина?

— Нет, — покачала головой Мария.

— Э-эх, живете в горняцком краю, а про Шубина не знаете. Да он, по старому горняцкому поверью, в каждой шахте проживает. Хозяин подземного царства и хранитель сокровищ. Другие говорят, один он на все шахты, а только из одной в другую переходит, за порядком наблюдает. Что не по нему, так с шахтеров спросит: одного–другого придавит или придушит, а то пожар учинит и дальше проследует. На нашу шахту сердит был Шубин, много душ он здесь загубил, за то и «Шубинкой» её прозвали.

— Вы, Александр Петрович, будто страшную сказку мне рассказываете, — проговорила Маша, чувствуя, как по телу её мурашки пробегают.

— Я ещё когда студентом был и на «Зеленодольской» практику проходил, Егор Афанасьевич мне шахту показывал. Он здесь все закоулочки знает.

— А сейчас Егор Афанасьевич приходит на шахту?

— Как нe приходит! В месяц раз или два спускается в лаву и отбойным молоточком уголек рубает. Не может он без шахты.

— А мне он шахту не покажет?

— Попрошу старика. Думаю, с великим удовольствием проведет он вас по лавам. Да я и сам, если позволите…

— Нет–нет! — взмолилась Мария. — Не смею отрывать вас от дела. К тому же и познакомиться со стариком хочу. Может, он меня и домой пригласит. Я бы тогда и семью его увидела, и как живет он.

Тут снова вошла секретарша.

— Баринов пришел!

Маша удивилась — точно по сценарию развертывается действие. Она, конечно, была уверена: сейчас увидит старого шахтера.

— В красный уголок его пригласите, — сказал Селезнев и обратился к Марии: — Пойдемте.

Они прошли в красный уголок, и здесь Мария увидела парня лет двадцати. Он с достоинством сказал:

— Здравствуйте!

В его темно–синих глазах угадывалось смущение, но он был совершенно спокоен. «Молодой Баринов», — догадалась Мария. А Селезнев подошел к столу, сбросил с него покрывало. И тут все увидели белоснежного медведя, завернутого в целлофан, голубенькие детские валеночки и детский костюмчик в красивой и тоже прозрачной упаковке.

Селезнев протянул парню руку, сказал:

— Ну, Святослав, поздравляю с первенцем и прошу принять подарок сыну. От имени шахты, шахтеров прошу.

Парень тут и зарделся. Лицо и шея его налились малиновым цветом, глаза увлажнились… Он пожимал руки то Селезневу, то Марии и говорил: «Спасибо… Спасибо…» Потом неловко сгреб подарки и так лее неловко вышел.

— Это вы о нем мне рассказывали? — спросила Мария, улыбаясь и пряча волнение, которое охватило и её.