- Бернхэм - не пример. У нас нет таких средств, какие американцы могут платить своей агентуре. В этом, кстати говоря, ваше счастье. Если бы мы могли содержать бернхэмов, вы сошли бы на вторые роли.
Заметив легкое движение Зеегера, полковник умолк, давая ему возможность высказаться. Но возражений не последовало. Александер продолжал:
- Из этого вам не следует делать вывод, будто не нужно поддерживать в ваших людях огонь политической, именно политической, борьбы! Если среди них есть еще идиоты, способные смотреть на себя как на политических деятелей, тем лучше. Такие обходятся дешевле. Но их главари сами уже поняли, что превратились в шпионскую хунту, действующую по поручению тех, кто им за это платит.
- Вы... удивительный циник, полковник!
- Учитесь смотреть жизни в лицо, хотя бы когда находитесь наедине с собой... Я не в счет, я тень.
- Домой я не уношу отсюда ничего, даже мыслей.
- Если бы это не было связано с опасностью для государственной тайны, я потребовал бы, чтобы вы делились своими мыслями с женой, втолковывали свои взгляды детям вместо вечерней молитвы.
- Я не могу вас больше слушать! - И Зеегер с отвращением зажал уши ладонями.
- Однако время бежит, перейдем к делу. - Александер с минуту подумал. Нам нужно произвести некоторое теоретическое вмешательство в дела троцкистов. Нужно оживить бухаринский тезис о мирном врастании капитализма в социализм. Если этого нельзя сделать в советской прессе, используем заграничную - на всех языках. Понадобятся деньги - дадим... Не очень много, конечно.
- Ах, бедные троцкисты в России! - сокрушенно проговорил Зеегер. - Они чувствуют, что под ними горит земля!
- Мне наплевать на их чувства, Зеегер! - Тон Александера снова стал резак. - Договор Троцкого с Гессом есть договор. Мы платим Троцкому и хотим, чтобы его шайка работала, а не рассказывала нам о своих чувствах. Для чувств существует театр и бордель.
- Ах, вы так резки, полковник, - Зеегер сделал гримасу.
- Они мои агенты. Прошу не путать понятий. Пусть эти ваши "философы" займутся той философией, за которую я им плачу.
- Лучше уж я сам... - уныло сказал Зеегер.
- Может быть, вы считаете, что мы должны вам заплатить за эту работу большой гонорар?
- Не нуждаюсь.
- Достанете сколько угодно денег и без меня? Даже за пределами Германии?
- Я не прибегал к таким источникам...
- Потому что боитесь. И вы правы: мы не пощадим. А ведь англичане охотно купили бы вас, а?.. - поддразнил Александер.
- Кажется, у вас нет оснований...
- Пока нет! Вы один из очень немногих, кто работает честно, но ведь вы делаете это только ради спасения своей головы. Именно поэтому я вам и верю: в игре со мною вы не станете рисковать такой ставкой. - Подумав, Александер продолжал: - Газеты, пресса - этого мало. Внушайте своим людям: они должны лезть во все щели, какие только окажутся доступными. Пусть попробуют лишить людей веры в свое дело, в своих руководителей, во все самое ясное и светлое, что у них когда-нибудь было, в самих себя! Нужно постараться сделать так, чтобы люди там, в России, забыли свой род и племя. Нужно натравливать один народ на другой. Путайте все, все представления, все понятия... Что вы улыбаетесь?
- Вы, дорогой полковник, повидимому, забыли, что наши кадры "философов" разгромлены.
- Кое-что осталось...
- Слишком мало для серьезной работы. У большевиков зоркие глаза.
- Пусть ваши люди закрывают их розовой вуалью. Пусть не боятся замазывать рты любым сиропом. Если это делать ловко, то русские далеко не сразу сумеют отличить нужный нам узкий национализм от патриотизма. Да, чорт возьми, зачем я вас учу? Как будто вы и сами не знаете, как нужно без шума залезть в чужой дом!
- Мало влезть, нужно еще суметь не вылететь с шумом... Увы, мы не успеем закончить этот интересный разговор, - проговорил Зеегер. - Он идет...
Полковник поднялся мягким движением и направился в соседнюю комнату.
- Имейте в виду, Зеегер, это один из самых продажных типов в вашей коллекции. Смотрите, чтобы его у вас не перекупили.
- У меня не перекупают - я перекупаю, когда хочу, - хвастливо ответил Зеегер и тщательно задернул портьеру за полковником.
Раздался звонок. Зеегер пошел отворять.
За дверью стоял Кеш.
- Вы хотели, чтобы я вновь показался перед отъездом в Париж...
7
Сун Хо-шин еще раз подышал на носки ботинок и бархаткой навел на них последний лоск. Поставив ботинки так, чтобы на них не падали горячие лучи солнца, он прикрыл обувь от пыли и взялся за платье. Чистил его старательно, оглядывая каждый сантиметр ткани. Тряпочкой протер пуговицы, даже подул на вывернутые карманы.
Хотя Сун и числился слугою немецкого военного советника фон Шверера, на нем была простая белая куртка и такие же белые брюки - одежда обыкновенного боя.
В данный момент этот белый наряд Суна был прикрыт фартуком из голубой бязи. Сун снял его, покончив с чисткой генеральского костюма, стряхнул и, тщательно сложив, спрятал в шкафчик.