Но он так и не поговорил с Флемингом. Зато с Флемингом говорил Монтегю. Он окончательно убедился в том, что никакого толка из затеи с рукописью не выйдет. Этот энтомолог оказался хитрой бестией. Он вообразил, будто Монти действительно намерен печатать его пачкотню о бабочках, но вместе с тем наотрез отказался от какого бы то ни было сговора относительно своих советов Бену. С непроницаемой миной он заявил Монти, что председатель имеет право высказывать собственные мнения и секретарь не может за них отвечать. Даже если бы лорду-председателю вздумалось вдруг высказать сочувствие республиканцам Испании.
Монти сердито стукнул зонтиком в стекло дремавшего на углу шофера такси.
Когда Монти, переодевшись к обеду, спустился вниз, ему доложили, что его спрашивает дама.
- Миссис Фрэнсис Флеминг, сэр.
"К чорту! - мелькнуло было в уме Монти. - А впрочем..."
- Просите в кабинет.
Несколько мгновений Монти молча разглядывал гостью. Крупная, загорелая женщина. Ее нельзя было назвать красивой, ее черты не отличались правильностью, но в лице было что-то такое... И глаза глядят на Монти так пристально, словно изучают его.
Монти пододвинул ей кресло, но она продолжала стоять, положив руку на край стола.
- Мистер Флеминг просил меня взять его рукопись.
- Такие дела делают мужчины.
- Мистер Флеминг болен.
- Вот что! - Чтобы дать себе время подумать, Монти отошел к камину и, став к нему спиной, стал греть руки. - Вы имеете в виду... Труд мистера Флеминга?
- Нашу работу "Troides meridionalis".
- Вы... тоже энтомолог?
- Да.
- Вы были с ним на Новой Гвинее?
- Я там родилась.
- Вот что!
Монти, помолчав, сказал:
- Рукопись продана мне.
Миссис Флеминг положила на стол несколько банкнот.
- Вот ваш аванс.
- Рукопись куплена мною и останется у меня.
- Видите ли, мистер Грили, это единственный экземпляр нашей последней работы.
- Тем лучше для меня.
Монти достал из стола рукопись и перекинул несколько страниц с тщательно раскрашенными изображениями бабочек.
- Рукопись принадлежит мне, - повторил он и поднял глаза на женщину, но поспешно перевел их обратно на рисунки, не выдержав ее презрительного взгляда.
- Я принесла деньги и считаю...
- Деньги могут остаться у вас, так как рукопись останется у меня... Впрочем, можете передать вашему мужу: если он хочет найти выход, устраивающий нас обоих, я буду ждать его завтра.
- Мистер Флеминг не захочет с вами встретиться.
- Что вы сказали?
Некоторое время она молча смотрела на него исподлобья, потом решительно сказала:
- Мистер Флеминг не может выходить за круг своих обязанностей.
"Она знает! Только этого нехватало!"
- Рукопись останется у меня, или... или... - он не решился досказать того, что подумал. Он схватил рукопись и швырнул ее в камин. Бумага вспыхнула, прежде чем женщина подбежала к камину.
Взгляд Монти, - он сам растерялся от того, что сделал, - следил еще за тем, как загибались вспыхивающие листы и языки пламени взвивались над рукописью, когда он почувствовал удар по лицу.
Миссис Флеминг тяжелыми шагами вышла из комнаты.
В холле хлопнула дверь. В доме повисло гулкое молчание.
24
Настроение Геринга сделалось великолепным по двум причинам. Первой и, пожалуй, наиболее важной причиной было признание жены в том, что она беременна. По существу, это не было даже просто причиной для хорошего расположения духа - это было торжество. Вопрос о продлении рода Герингов стоял теперь, когда глава его достиг высоты власти, совершенно особым образом: это было уже делом государственной важности. Германская элита должна была развиваться и процветать. А уж если будущему Герингу представителю этой элиты - еще доставалось наследство в несколько десятков миллионов марок, не воспроизвести самого себя?!. Это было бы просто преступлением. Продление себя в сыне представлялось теперь Герингу чем-то само собою разумеющимся. Можно было подумать, будто он забыл то, что всего каких-нибудь полгода назад, перед его бракосочетанием с Эми, сказали врачи: лечение едва ли может дать положительные результаты. Если злоупотребление наркотиками и не убило в нем способность к воспроизводству рода, то почти с уверенностью можно сказать, что его потомство будет неполноценным. Больше того, врачи прямо сказали: они почти гарантируют его потомкам те самые свойства, которые перечисляются в заготовленных впрок секретных инструкциях правительства об "очищении расы" как основания для уничтожения детей и стерилизации родителей. Не приходилось скрывать: Геринг привык к мысли, что не может иметь детей. Но теперь после столь же неожиданного, сколь радостного признания Эми, все сомнения врачей казались ему сущей чепухой: у него, Германа Геринга, должно быть и будет полноценное потомство, достойное германца и вождя. Прежде всего это будет сын; во-вторых, это будет...
Насвистывая что-то очень бравурное, он бодро шагал по дорожке, улыбаясь мыслям о том, каким родится новый Геринг, каким будет расти, вырастет и станет таким же вождем германцев, как его отец; как его будут обожать немцы за силу, красоту и главным образом за то, что он сын Германа Геринга...