- Все, что Адольф знает о войне, он получил от меня. Сам он - штатский болтун. Настоящий австрияк, чорт бы его побрал! Ему нравится торчать на троне и править со своей "священной горы". А мы должны сидеть сложа лапы? То, что придет за мною, будет великим, неслыханным...
Хайнес положил руку на плечо Рема:
- Замолчишь ты наконец?!
Но тот не унимался:
- Честное слово, мертвый Адольф принесет нашему делу больше пользы, чем живой...
- Если ты не замолчишь, я отправлю тебя спать, понял? - прошипел Хайнес.
Рем запустил пятерню в вазу со льдом, где лежали гроздья винограда, и сжал их так, что брызги сока разлетелись по всему столу.
Эгону было страшно слушать. Но не меньше он боялся и встать. Он не знал, что делать, и удивлялся спокойствию Бельца, потягивавшего вино и с усмешкой прислушивавшегося к пьяной болтовне Рема. Эгону казалось, что вот-вот должны появиться эсесовцы, схватить их всех и потащить куда-то, где придется отвечать за страшные речи страшного Рема... Внезапно отчаянный женский крик прорезал чинную тишину ресторана. Вырываясь из рук кельнеров, в зал вбежала худенькая белокурая девушка. Она, рыдая, упала на диван. Следом за нею ворвалось несколько штурмовиков. Один из них схватил девушку за руки и потащил к выходу. Окрик Хайнеса остановил его.
- Эй, в чем дело?
Штурмовик вытянулся перед Хайнесом.
- С ней шел какой-то старый еврей. Когда мы взялись за него, она с перепугу бросилась сюда.
Хайнес взял девушку за вздрагивающий подбородок.
- Что ты нашел в ней еврейского? - спросил он штурмовика и обернулся к девушке: - Вы еврейка?
- О, мсье! - едва слышно пролепетала она. - Мы французы. Мы настоящие французы!.. Меня зовут Сюзанн, Сюзанн Лаказ...
- А ведь мила! - усмехнулся Хайнес, обращаясь к собутыльникам. - Ну, чего ты ждешь? - спросил он штурмовика.
Тот растерянно топтался на месте.
- Можешь итти! - сказал Хайнес.
Штурмовик щелкнул каблуками и послушно замаршировал к двери.
- Мой отец! - воскликнула девушка. - Спасите же и моего отца!
- Эй, - крикнул Хайнес вслед штурмовику, - куда ты девал ее старика?
- Его увезли для проверки.
- Спасите моего отца! - повторяла Сюзанн.
Хайнес подвел девушку к столу.
- Как ты находишь, Эрнст? - спросил он Рема.
- Меня это не занимает.
- Погоди, чудак ты эдакий. Ты же не знаешь, что я хочу сказать.
Хайнес окинул девушку оценивающим взглядом.
- Если бы тебя спросили, в чьем она вкусе?
Рем взглянул на Сюзанн.
- Таких обожает Адольф! - прохрипел он. - Чтобы они сидели рядом и смотрели на него умильными глазами.
- Ты угадал мою мысль. - И Хайнес спросил Сюзанн: - Ваша профессия, фройлейн?
- Журналистка... Собственно, я прежде была журналисткой, когда жила во Франции.
- Вот если бы вы были художницей, - сказал Хайнес, - я устроил бы вам такую карьеру, что... ого-го!
Сюзанн заискивающе улыбнулась:
- Я немного и художница... Я занималась художественным переплетом редких книг. Но это невыгодно. Никто не переплетает теперь книги.
- Переплеты?.. Нет, это не то!
Хайнес еще раз внимательно оглядел девушку и подал ей бокал.
- За нашу дружбу! Ручаюсь, вы не пожалеете о сегодняшнем дне. Это говорю вам я, Эдмунд Хайнес! Едем! - Он сунул девушке в руки ее сумочку и сказал Рему: - Отправляйся спать!
Ни с кем не простившись, Хайнес взял девушку под руку и повел к выходу.
- Девчонка совсем недурна, - сказал Бельц, проводив их взглядом. Однако не пора ли и нам?
Рем вскинул на него воспаленные глаза:
- Тебе есть куда спешить! А я должен чего-то ждать, потому что старые куклы с Бендлер* считают ниже своего достоинства подавать мне руку!
______________
* Бендлерштрассе, где помещалось тогда министерство рейхсвера.
- У тебя больное самолюбие, - отводя глаза, пробормотал Карл Эрнст.
- При поступлении моих головорезов в рейхсвер им даже не засчитывают заработанные у меня нашивки, - обиженно проворчал Рем. - Как будто не штурмовики сделали Адольфа тем, что он есть! А теперь, видите ли, нашлись моралисты, прожужжавшие ему уши: "Рему пора укоротить руки".
- Какое тебе дело до их морали? - спросил Карл Эрнст.
Рем молча оглядел собеседников и, несмотря на опьянение, уверенно, не пролив ни капли, снова наполнил все бокалы.
- Когда люди начинают лопотать о морали, - проговорил он, - это лишь означает, что им ничего более остроумного не приходит в голову. Я горжусь тем, что в моих казармах пахнет не потом, а кровью. Ты знаешь, что они придумали? Распустить моих молодцов в годовой отпуск! Но, честное слово, если враги штурмовых отрядов льстят себя надеждой, что штурмовики вовсе не вернутся из отпуска или вернуться в меньшем числе, то мы заставим их разочароваться! Это вы все скоро увидите. - Он мутными глазами уставился в лицо Бельцу. - Бельц, иди служить ко мне! Не пожалеешь! - Хрип, похожий на рыдание, вырвался из его груди. - Если бы ты знал, как мне нужны надежные люди!
При этих словах пьяные слезы полились у него из помутневших глаз. И, словно это послужило сигналом, за его стулом мгновенно выросла фигура штурмовика. Он подхватил Рема под руки и, напрягая силы, чтобы удержать в равновесии тучное тело шефа, повел его из ресторана.