Поэма (СИ)

Когда, наконец, весь Париж был исследован мы с Эммой отправились в пригород. Мы и до этого посещали раскинутые в округе парки и заповедники, но это было совершенно особенное место, к тому же расположенное дальше остальных. Я не знал его настоящего названия, но кто-то из моих друзей называл его "бархатная гора" из-за того, что по склонам этого места в тёплый период цвели французские бархатцы. Существовала легенда о том, что, когда-то в небольшом домике на этой самой горе счастливо жила немолодая пара. Единственным украшением маленького жилища - помимо любви, жившей в нём - была маленькая клумба с бархатцами, которые так любила заботливая хозяйка. Когда же старушки не стало, в память о ней старик продолжил высаживать маленькие оранжевые цветы с бархатными лепестками. С годами он стал терять зрение и по-видимому рассудок: часто он ходил по горбатой спине горы и сеял однолетние цветы даже тогда, когда под его ногами уже красовались их весело распущенные головки. Вскоре время прибрало и старика. Домик постепенно превратился в пыль, а однолетние бархатцы словно забыли об ограниченности отведённого им срока и стали цвести каждый год, напоминая о былой любви.

К "бархатной горе" мы с Эммой отправились на автобусе, и пока я рассказывал спутнице эту легенду и что-то ещё, она то и дело прижимала свои нежные губы к моей щеке, перемежая это счастливым смехом. Её руки с чувством сжимали то мои плечи, то пальцы, её волосы приятно щекотали мне шею, её глаза завораживали головокружительным сверканием.

- Что ты делаешь? - попытался я сдержать её, чтобы удержать себя, - ты сегодня сама не своя.

- А что? Нельзя? - передразнила меня Эмма. - Не знаю, что со мной происходит, - задумчиво добавила она, приземлив голову на моём плече. - А может я и, правда, больше не своя? - вдруг, встрепенулось лёгкое создание, заглядывая мне в лицо; её волнистые локоны, откинутые быстрым движением, игриво возвращались каждый на своё место. - Мой прекрасный Джозеф, мой Париж, - с задушевным восторгом проворковала Эмма и вновь не удержалась от поцелуя, после чего кокетливо и в то же время чуть виновато добавила: "расскажи куда ты везёшь меня, я ни слова не разобрала".

Мои рука было обняла прекрасную путешественницу, но она тут же вырвалась и снова потребовала повторить историю, когда же я заново начал рассказ о месте нашего назначения, Эмма успокоилась, тихонько прислонилась ко мне и стала задумчиво слушать, посвятив блеск глаз приятным видам, бегущим нам на встречу.

Так переменились отношения между нами после бала. "Когда именно это произошло?", - мог тщетно спросить я себя и не найти ответа. Было невозможно сказать, когда мои руки влюбилась в руки Эммы, когда её голос зазвучал нежностью, когда карие глаза стали моими любимыми глазами, когда наши зрачки взяли в привычку расширяться, словно в попытке освободить душу. Всё это произошло постепенно и в то же время спонтанно, так же медленно, как и молниеносно; мы не считали ни шаги, ни взгляды, ни минуты, забывая о конечности мимолётных мгновений и живя настоящим. Грядущее было овеяно туманом неведения, прошлое не имело значения.

Наконец мы добрались до заветного места, немного прогулявшись от автобусной остановки. Наш путь, казалось, бежал в самые облака, дорога по которой мы шли была грунтовой, покрытой редкими камнями, она отходила от другой дороги лишь для того, чтобы обнять собой гору.

- Как здесь красиво! - восторженно произнесла Эмма, когда мы забрались достаточно высоко.

Перед нами, действительно, открывался замечательный вид: среди маленьких домиков, вездесущих дорог и цветущих деревьев тонкой змейкой - местами поблескивая, местами прячась - неторопливо ползла Сена. Мы присели на одну из двух-трёх редких лавочек, раскинутых по обочине, подниматься выше значило сменить вид, отвернуться от Парижа: дорога начинала поворачивать кругом горы. Я снял рюкзак (из-за которого за несколько часов до этих событий был назван "школьником") и вынул оттуда угощение для Эммы: большую стеклянную банку с крупно нарезанными фруктами. Мою спутницу насмешила такая заботливость, но она благодарно приняла подношение.