Поэма (СИ)

- Нет, послушайте, - покачала головой Эмма, чуть зардевшись, - это важно. Мне доводилось брать несколько уроков танцев, но зачастую я не продвигалась дальше одного-двух занятий, - вздохнула она. - Как только мой очередной учитель или учительница позволяли себе хоть сколько-нибудь грубые замечания по поводу моих шагов или движений, я тут же собиралась и уходила, навсегда забывая дорогу к ним.

Решительность революционерки сквозила в её голосе, внимательность разведчицы блестела в глазах. Полное спокойствие, ореолом окружившее меня, отсутствие неуместной улыбки, вероятно, были сочтены удовлетворительными. Эмма продолжила:

- У меня никогда не было цели стать великой танцовщицей или балериной, - промолвила она с толикой грусти, - лишь скромное желание научиться сносно танцевать известные танцы. К тому же мне кажется, что я довольно танцевальна и хорошо слышу музыку.

- Я в этом не сомневаюсь.

Эмма улыбнулась.

- Однако, я не намеренна терпеть колкие замечания в свой адрес. Не могли бы вы...

- О, без проблем, - полушутливо заметил я, перебивая собеседницу.

- "Правда?" - весело спросил её взгляд.

- Да. Могу научить вас танцевать даже без слов! - приободрился я, под действием магических глаз собеседницы. - Вы не читали Луи Авегля? Он пишет, что немые - самые что ни на есть завидные учителя! [aveugle (фр.) - слепой]

- Нет, не нужно без слов, - рассмеялась Эмма, направляясь к ширме.

- "Что за девушка!", - на мгновение залучила она все мои мысли.

Разгуливая по паркету, я и размышлял над словами гостьи, и вспоминал насколько мне приходилось бывать строгим к своим ученикам (как можно порой без строгости?), и смеялся над шуткой про книгу, когда помимо всего прочего в мою переполненную голову пришла забавная догадка:

- Эмма, - позвал я, оказавшись неподалёку от ширмы, - скажите, а в вашем роду не было поэтов?

- Почему вы спрашиваете? - мило удивилась она, выходя на паркет. На ней осталась бежевая юбка плиссе и светло-голубая рубашка с подвёрнутыми рукавами, тёмно-кремовые танцевальные туфельки сменили бледно-розовых предшественников.

Неготовый к её скорому появлению, я осёкся. Красота этой девушки завораживала. Пьянящие чары, исходящие от неё словно аромат хороших духов, будоражили, отвлекали, сбивали с толку.

- Не знаю насчёт того, были ли, но я и сама иногда пишу стихи, - призналась Эмма.

- Много же у вас увлечений!

- Да, этого не отнять. Но признайтесь, зачем вы спрашивали?

- В своё время в Америке жил замечательный поэт Алан Эдгар... Отчего-то мне пришло в голову, что было бы довольно забавно, если бы он приходился вам родственником по линии отца...

Эмма через мгновение чудесно рассмеялась:

- Действительно, было бы забавно!

Я настоял на том, чтобы Эмма внесла своё имя и координаты в мою увесистую, чуть растрёпанную временем, книгу, которая была заведена с самого открытия первой школы. Сей архив был нужен, во-первых, для порядка - в некоторых городах ко мне приходили ревизоры и проверяли деятельность на законность, во-вторых, для удобства: время от времени возникали экстренные случаи, когда было необходимо отыскать того или иного ученика.

Наконец всё было готово для того, чтобы начать урок. Когда я узнал, что новая ученица так или иначе "когда-то пробовала" множество танцев, решение, которое лихорадочно искала моя смекалка отыскалось:

- Здорово! - неподдельно восхищался я, - у вас довольно большой опыт. Сегодня мы повторим несколько танцев из вашего списка. Может быть, есть предпочтения? - девушка в недоумении покачала головой, - хорошо, тогда начнём с вальса, далее, если останется время, ча-ча-ча и фокстрот.

Я поставил музыку, подходящую для первого танца. Она была негромкая, почти фоновая, а потому не мешала слушать собеседника; композиции сменяли одна другую, что позволяло не отвлекаться.

- В моей школе существует незыблемое правило, - нагло врал я, возвращаясь к Эмме, - на первом уроке ученик учит учителя тому, что знает и умеет сам...