Поэт без пьедестала: Воспоминания об Иосифе Бродском

Свои полвека Бродский отмечал на Мортон-стрит. Весь дом был завален подарками: корзинами роз, коробками, пакетами, книгами и дисками, кашемировыми свитерами, а также шарфами и перчатками, которые Бродский никогда не носил. Алекс Либерман прислал два ящика вина. Мы с Ларисой Каплан приподнесли поэту постельное белье и махровые полотенца «драматических тонов»...

Гостей было очень много, и представляли они разные аспекты его жизни.

Повседневный – хозяин его квартиры, соседка-подруга Марго, его врач, его дамы («прошлая» и «настоящая»), дизайнер Алина в зеленом бархатном платье.

Интеллектуальный – из «американских интеллектуалов» я запомнила Дерека Уолкотта, Марка Стренда, Сюзан Зонтаг и издателя Бродского Роджера Страуса.

«Наши» – из «наших» помню Лену Чернышову, Сашу Сумеркина, Довлатовых, Алешковских, Лосевых, Ефимовых, Беломлинских...

Иначе говоря, были «все», легче сказать, кого не было. А не было Миши Барышникова, который гастролировал на другом конце света. Его семью представляли Лиза и Питер.

В саду был раскинут огромный желтый шатер – спасать гостей на случай дождя. Пошел ли дождь, не помню. В памяти сохранился теплый вечер, черное, усыпанное звездами небо, звон цикад... Впрочем, небо со звездами и цикадами, возможно, плод моего романтического воображения.

В центре шатра на помосте стояли два стула. Один, разукрашенный бумажными лентами, смахивал на трон и предназначался для юбиляра. Но Иосиф то и дело срывался с него приветствовать очередного гостя, и большую часть вечера именинный стул пустовал. Впрочем, в момент нашего прихода его оккупировала уже поддатая Ира Алешковская. На втором стуле расположился Дерек Уолкотт в экзотическом головном уборе: то ли в феске, то ли в прошитой золотом тюбетейке. Именно он, важный и вальяжный, неторопливо беседующий с подходящими гостями, выглядел юбиляром.

Мы с Ларисой пришли поздно, потому что Роман непременно хотел в этот день побаловать Иосифа его любимым блюдом: жареными куропатками. Приготовить птичек было заказано Тане Хатчинсон, известной в Нью-Йорке кулинарке русского происхождения. По дороге на бал мы с Ларисой за ними заехали. Куропатки находились в процессе жарки, и мы ждали, пока они приобретут должную румяность, мягкость и хрусткость.

Однако предполагаемый сюрприз не получился. Не мог же юбиляр один упиваться куропатками, забившись в ванну, или в шкаф. А обнародовать куропаток означало, что «победитель не получает ничего». Но и гости бы не насладились: куропатки – птички-невелички, и была их не целая стая. Иосиф решил заложить их в холодильник до лучших времен, то есть до завтра. Сохранился ли наутро их божественный хруст, не знаю.

Впрочем, и без куропаток стол ломился от снеди: соленья, копчености, салаты, кулебяки, пироги, студень, бастурма и шашлыки – все было приготовлено «Русским самоваром» и приготовлено превосходно.

Иосиф, с рюмкой кориандровой водки в руках, купался в лучах обожания и славы. Oдин за другим следовали почти грузинские тосты.

В одном из них прозвучало пожелание женитьбы и отцовства, на что Иосиф возразил, что «ему судьбой предназначено жить и умереть холостым».

Но... человек предполагает... Вскоре он познакомился в Париже с Марией Соззани и вскоре на ней женился. Я даже помню свою поздравительную открытку: «Есть Иосиф, есть Мария – дожидаемся мессии».

В 1993 году у них родилась дочь Анна-Александра, удивительно похожая на маму Иосифа Марию Моисеевну: такие же широко расставленные глаза.

А пять лет спустя, весной 1995 года, в Петербурге журнал «Звезда» организовал международную научную конференцию, посвященную творчеству Иосифа Бродского, в связи с его 55-летием. Официальное празднование дня рождения Бродского в Петербурге представлялось мне и символическим, и исторически значительным. Я собралась ехать, о чем и доложила Иосифу по телефону. Наш разговор помню дословно.

– Жозеф, какой же юбилей без юбиляра. Может, поедешь?

– Может, и поеду, – сказал Бродский, – как-нибудь в другой раз.

– Тогда, если не возражаешь, я повезу тебя в Питер на видеокассете.

(За полтора месяца до этого, 2 и 9 апреля я организовала два поэтических вечера Бродского: в Бостоне и в Нью-Йорке, и у меня была видеокассета его выступления.)

– Мне все равно, – сказал Иосиф.

У него был необычно вялый, тусклый голос, и я спросила:

– Ты плохо себя чувствуешь?

– Как всегда... в последнее время.

Мне хотелось поднять его настроение, но получилось бодро-неуклюже, что-то вроде: «Не извольте беспокоиться. Вернусь, обо всем доложу и покажу в лицах».

– Если застанешь.

Я улетела с тяжелым и тревожным чувством, и в Петербурге каждый день огорчалась, что он не стал свидетелем своего триумфа на родине.

По всему городу были развешаны афиши:

Из цикла «Былое и думы»

Музыкально-литературный вечер

ИОСИФ БРОДСКИЙ

ЙОЗЕФ ГАЙДН