Поэт без пьедестала: Воспоминания об Иосифе Бродском

Хотя бесчувственному телуравно везде... Но ближе к делу:я вновь в Венеции – Зараза! —Вы тут воскликнете, Андрей.И правильно: я тот еврей,который побывал два разав Венеции. Что в веке данномне удавалось и славянам..............................................Теперь передо мной гондолы.Вода напоминает долларсвоей текучестью и цветомбутылочным. Фасад дворцаприятней женского лица.

Вообще не надо быть поэтом,чтоб камень сделался объятьямприятнее, чем вещь под платьем................................................Хотя бесчувственному телуравно повсюду истлевать,лишенное родимой глины,оно в аллювии долиныломбардской гнить не прочь. Понежесвой континент и черви те же.Стравинский спит на Сан-Микеле,сняв исторический берет.Да что! Вблизи ли, вдалеке ли,я Вашей памятью согрет.

Размах ее имперский чуя,гашу в Венеции свечу яи спать ложусь...[30]

Мы прощались с Бродским в его любимом Гринвич-Виллидже. Об этом прощанье Рейн написал:

Небольшая толкучка на Бликер-стритв Гринвич-Виллидж,потихоньку здороваются, протягивается сигарета.Боже мой, чего тут по случаю не увидишь —лимузин премьера, суперстар балета!....................................................................Возвращаются, закусывая в промежутке,и какой-то довод, незнамо зачем, приводят.Но вот тот, кого жду я уж третьи сутки,

не приходит, о, Боже мой, не приходит[31].

...Бродский похоронен на острове Сан-Микеле – одном из красивейших кладбищ в мире... Поблизости от могил Стравинского и Дягилева.

Почитатели Бродского в России до сих пор не могут смириться с тем, что торить к нему народную тропу не так легко, как хотелось бы.

За несколько лет до смерти, на столетие Ахматовой, Бродский написал:

Страницу и огонь, зерно и жернова,Секиры острие и усеченный волос —Бог сохраняет все; особенно словапрощенья и любви, как собственный свой голос.В них бьется рваный пульс, в них слышен костный хруст,и заступ в них стучит; ровны и глуховаты,затем что жизнь – одна, они из смертных уст

звучат отчетливей, чем из надмирной ваты.Великая душа, поклон через моряза то, что их нашла, – тебе и части тленной,что спит в родной земле, тебе благодаряобретшей речи дар в глухонемой вселенной.

«Части тленной», не вернувшейся в родную землю, шлют поклон через моря Россия и Америка, по сей день говорящие языком Бродского.

Приложение

ГИГАНТ ПРОТИВ ТИТАНА, ИЛИ «ИЗЖАЖДАННОЕ ОКУНАНЬЕ В ХЛЯБИ ЯЗЫКА»[32]

Мало что так поразило меня в литературной критике последних лет, как эссе Солженицына «Иосиф Бродский – избранные стихи», опубликованное в двенадцатом номере «Нового мира» за 1999 год.

Начала читать, и «гулко забилось сердце». Прочла страницу... еще «гульче» (сравнительная степень наречия по Солженицыну) застучало в висках. Meня ошеломил недоброжелательный, раздраженный тон статьи, полной самых разнообразных придирок.

Тяжелый и неблагодарный труд – не только прочесть, но и проштудировать нелюбимого и неприятного тебе поэта. Обычно это делается или по заказу, или из-за острой, непреодолимой необходимости выразиться.

У меня есть основания думать, что Александр Исаевич взялся за перо по второй причине.

В чем же упрекает Гигант прозы Титана поэзии?