Поэтика и семиотика русской литературы

Досель земля была ты проклятая,Oт матерей детей навечно отрывая,

И надпись здесь блистала роковая,Как в Дантовом аду вещая для скорбящих:– Оставь надежду, всяк сюда входящий!

И шел сюда народ…Звенели кандалы, и слышались проклятья.

Как будто бы не мир здесь принимал людей,Но мертвых недр земли холодные объятья!..[145]

В очерках Ядринцева то же выражено без поэтической отсылки к Данте, но с таким же надрывом и все в той же образно-знаковой системе. К примеру, очерк с показательным названием «На чужой стороне (Из нравов поселенцев в Сибири)» писатель начинает с «сильной», ключевой в бытийном, а стало быть, и семиотическом плане позиции – с описания воплощенного знака евроазиатской границы и момента пересечения ее:

На дороге между Екатеринбургом и Пермью, на перевале Уральского хребта <…> стоит мраморный памятник, окруженный тремя одинаковыми соснами и украшенный золотой надписью – с одной стороны «Европа», с другой «Азия». Памятник этот всегда останавливает внимание путешественников и вызывает их на размышление, он служит предвестником другой части света, как и предвестником далекой Сибири[146].

Будучи коренным сибиряком, Ядринцев, однако, смотрит здесь на континентальную межу глазами человека, перемещающегося с запада на восток и при этом, как можно судить по тексту, впервые пересекающего эту во всех отношениях значимую границу. Для персонажей очерка мета границы из реалии вполне осязаемой превращается в нечто метафизическое, отчего и введенные Ядринцевым формулы приобретают двойной смысл. Показательно, что на памятнике нет слова «Сибирь», но выражение «другой части света», имеющее в приведенном фрагменте сугубо географический смысл, в цельном контексте очерка оборачивается предваряющим определением Сибири как чего-то другого, иного, чужого, а слова «предвестником далекой Сибири» в системе целого и вовсе теряют связь с географическими координатами, указывая не столько на то, что от межконтинентального рубежа до собственно Сибири лежит еще немалое расстояние, сколько на то, что изнутри покинутых, но родных пределов эта земля (Сибирь) видится как нечто дальнее, почти невероятное в своем существовании. Все описанные далее автором ситуации поддерживают, закрепляют и укрепляют обозначенные смыслы: