Читаем Поэтика за чайным столом и другие разборы полностью

Я увидал его, лишь только                              Трактиром пахли на Галерной,      С прудов зиме                                                   Песком, икрой.Мигнул каток шестом флагштока      И сник во тьме.                                         Москва казалась сортом щебня,                                                                               Который шелБыл чист каток, и шест был шаток,                  В размол, на слом, в пучину гребней,      И у перил,                                                         На новый мол.У растаращенных рогаток,      Он закурил.                                               Был ветер пьян, — и обдал дрожью:
                                                                               С вина — буян.Был юн матрос, а ветер — юрок:                      Взглянул матрос (матрос был тоже,      Напал и сгреб,                                                   Как ветер, пьян).И вырвал, и задул окурок,      И ткнул в сугроб.                                      Угольный дом напомнил чем-то                                                                                Плавучий дом:Как ночь, сукно на нем сидело,                       За шапкой, вея, дыбил ленты      Как вольный дух                                                 Морской фантом.Шатавшихся, как он, без дела
      Ноябрьских мух.                                       За ним шаталось, якорь с цепью                                                                                Ища в дыре,Как право дуть из всех отверстий,                   Соленое великолепье      Сквозь все — колоть,                                           Бортов и рей.Как ночь, сидел костюм из шерсти      Мешком, не вплоть.                                  Огромный бриг, громадой торса                                                                                Задрав бока,И эта шерсть, и шаг неверный,                        Всползая и сползая, терся      И брюк покрой                                                    Об облака.
Москва в огнях играла, мерзла,                       В разгоне свищущих трансмиссий,      Роился шум,                                                       Едва упавА бриг вздыхал, и штевень ерзал,                   За мыс, кипит опять на мысе      И ахал трюм.                                                      Седой рукав.Матрос взлетал и ник, колышим,                     На этом воющем заводе      Смешав в одно                                                    Сирен, валов,Морскую низость с самым высшим,                 Огней и поршней полноводья      С звездами — дно.                                               Не тратят слов.                     * * *                                           Но в адском лязге передачи
                                                                                 Тоски морскойКак зверски рявкать надо клетке                     Стоят, в карманы руки пряча,      Такой грудной!                                                    Как в мастерской.Но недоразуменья редки      У них с волной.                                         Чтоб фразе рук не оторвало                                                                                 И первых словСо стеньг, с гирлянды поднебесий,                 Ремнями хлещущего шквала      Почти с планет                                                     Не унесло.Горланит пене, перевесясь:      «Сегодня нет!»
Перейти на страницу:

Все книги серии Научная библиотека

Классик без ретуши
Классик без ретуши

В книге впервые в таком объеме собраны критические отзывы о творчестве В.В. Набокова (1899–1977), объективно представляющие особенности эстетической рецепции творчества писателя на всем протяжении его жизненного пути: сначала в литературных кругах русского зарубежья, затем — в западном литературном мире.Именно этими отзывами (как положительными, так и ядовито-негативными) сопровождали первые публикации произведений Набокова его современники, критики и писатели. Среди них — такие яркие литературные фигуры, как Г. Адамович, Ю. Айхенвальд, П. Бицилли, В. Вейдле, М. Осоргин, Г. Струве, В. Ходасевич, П. Акройд, Дж. Апдайк, Э. Бёрджесс, С. Лем, Дж.К. Оутс, А. Роб-Грийе, Ж.-П. Сартр, Э. Уилсон и др.Уникальность собранного фактического материала (зачастую малодоступного даже для специалистов) превращает сборник статей и рецензий (а также эссе, пародий, фрагментов писем) в необходимейшее пособие для более глубокого постижения набоковского феномена, в своеобразную хрестоматию, представляющую историю мировой критики на протяжении полувека, показывающую литературные нравы, эстетические пристрастия и вкусы целой эпохи.

Владимир Владимирович Набоков , Николай Георгиевич Мельников , Олег Анатольевич Коростелёв

Критика
Феноменология текста: Игра и репрессия
Феноменология текста: Игра и репрессия

В книге делается попытка подвергнуть существенному переосмыслению растиражированные в литературоведении канонические представления о творчестве видных английских и американских писателей, таких, как О. Уайльд, В. Вулф, Т. С. Элиот, Т. Фишер, Э. Хемингуэй, Г. Миллер, Дж. Д. Сэлинджер, Дж. Чивер, Дж. Апдайк и др. Предложенное прочтение их текстов как уклоняющихся от однозначной интерпретации дает возможность читателю открыть незамеченные прежде исследовательской мыслью новые векторы литературной истории XX века. И здесь особое внимание уделяется проблемам борьбы с литературной формой как с видом репрессии, критической стратегии текста, воссоздания в тексте движения бестелесной энергии и взаимоотношения человека с окружающими его вещами.

Андрей Алексеевич Аствацатуров

Культурология / Образование и наука

Похожие книги

Достоевский
Достоевский

"Достоевский таков, какова Россия, со всей ее тьмой и светом. И он - самый большой вклад России в духовную жизнь всего мира". Это слова Н.Бердяева, но с ними согласны и другие исследователи творчества великого писателя, открывшего в душе человека такие бездны добра и зла, каких не могла представить себе вся предшествующая мировая литература. В великих произведениях Достоевского в полной мере отражается его судьба - таинственная смерть отца, годы бедности и духовных исканий, каторга и солдатчина за участие в революционном кружке, трудное восхождение к славе, сделавшей его - как при жизни, так и посмертно - объектом, как восторженных похвал, так и ожесточенных нападок. Подробности жизни писателя, вплоть до самых неизвестных и "неудобных", в полной мере отражены в его новой биографии, принадлежащей перу Людмилы Сараскиной - известного историка литературы, автора пятнадцати книг, посвященных Достоевскому и его современникам.

Альфред Адлер , Леонид Петрович Гроссман , Людмила Ивановна Сараскина , Юлий Исаевич Айхенвальд , Юрий Иванович Селезнёв , Юрий Михайлович Агеев

Биографии и Мемуары / Критика / Литературоведение / Психология и психотерапия / Проза / Документальное