Поэты 1790–1810-х годов

Муз благодатных славный любимец, владеющий лирой,Даром язы́ков и грифелем Клии, Уваров! постыдноВеликолепный российский язык, сладкозвучный и гибкий,Сделать рабом французской поэзии жалкой, нескладной,Рифмой одной отличенной от прозы. Не нам пресмыкаться!Льзя ль позабыть, что законные мы наследники греков?Нам с православием вместе науки они завещали —И сохраним в чистоте наследное наше богатство!Усыновим богатый и полный Гомеров гексаметр,Разнообразнейший всех стихотворных древних размеров!Как невозможно в одежду младенца одеть великана,Углем и мелом сходно списать картину Вернета,Или Моца́ртов сонат рассказать в простом разговоре,Так невозможно александрийским стихом однозвучнымВ ходе, в падении стоп, в пресеченьи стиха, в сочетаньиРифм, одинаким в течение целой пространной поэмы,Часто из нескольких песен и тысяч стихов состоящей,Выразить с тою же верностью, смелой в рисовке, в смешеньиСвета и тени, и с тою же яркостью в красках, всю силуЧувств, всю возвышенность мыслей и блеск, которыми каждыйСтих Илиады и каждый стих Энеиды сияет.Вспомни, Уваров! что пишет Вольтер к китайскому хану:Острый старик насмехается едко над варварским, страннымПравилом их стихотворным, которое требует строгоДвух шестистопных стихов и друг подле друга стоящих.Ежели верить Вольтеру: одна стихов половинаСлужит для смысла, другая же вечно только для рифмы,

Так что легко, ничего в существе не теряя, французамМожно во всякой поэме стихов половину убавить.Участь русской державы и русской словесности сходны:Долго владычество чуждое Русь ярмом тяготило!Нас, несогласных, татары, быстро нахлынув, пленили;Россы, оковы татар разорвав, их самих оковали.Нам, не радевшим о чести народной, о славе престола,Дали сарматы царя и красной Москвой овладели.Иго сарматское сбросили мы; но, приняв от французовМоды и образ их мыслей, снова стали рабами.Галлы, тяжелую цепь наложа на поэзию нашу,Видя, что мы отступили от древних обычаев русских,Дать и царя своего и уставы свои возмечтали…Но орел встрепенулся, расторгнул железные путы,Крикнул германским орлам знакомым им голосом славыИ, распустив могучие крылья, стал над Парижем.Наши поэты среднего века с умом и талантом:Славный князь Кантемир, Феофан, Симеон и БуслаевПравилам польской поэзии, с нашею столько несродной,Русский, способный ко всем измененьям, язык добровольноПоработили. И сам Ломоносов своею чредоюДань заплатил предрассудкам и мнению века.Преобразитель словесности нашей пишет, об ней рассуждая,Что велелепнейшим метром, и звучным и самым способнымВыразить скорость и тихость и страсти движенья, считаетОн анапесты с ямбами. Но увлеченный примеромНемцев, которых словесность была тогда в колыбели,

Больше — примером французов, дал преимущество ямбам,И в Петриаде своей подражает поэме Вольтера.Тщетно полезный муж Тредьяковский желал в ТелемахеИстинный путь проложить российской эпической музе:Многоученый, он не имел дарований и вкуса,Нужных вводителю новой системы и новых законов.И Ломоносова гений, увенчанный лавром победы,Ямб освятил и заставил признать эпическим метром.И Херасков повлекся за ним — слепой подражатель.И отважный Петров не посмел изобресть в ЭнеидеНового, больше поэме приличного стопосложенья!И стихотворец, рожденный с талантом, Костров в ИлиадеЯмб утомительный выбрал своим стихотворным размером!Сам подражатель Кострова, Гнедич уж несколько песенПереложил шестистопными русскими ямбами с рифмой.И восхищенный Вергилием и ослепленный Делилем,Юноша дерзкий, я перевел половину Георгик,Мысля, что рифмой и новым и лучшим размером украсилПесни Вергилия, коим в сладости нету подобных.Честь и слава тебе, Уваров, славный питомецЭллинских муз и германских! Ты, испытательно вникнувВ стопосложение греков, римлян, славян и германцев,Первый ясно увидел несовершенство, и вместеСпособ исправить наш героический стих, подражаяУмным германцам, сбросившим иго рифмы гремушки,Освободившим слух свой от стука ямбов тяжелых.Я устыдился, бросил в камин свое земледелье;

Начал поэму сию и новым, и, сколько возможноМне было, к метру латинскому самым ближайшим размером.В самом деле, сличая ямб всегда одновидныйС разнообразным и звучным гексаметром, вижу в последнемБольше, чем тридцать колен, перекатов в тоны из тонов:Можно возвысить свой стих и понизить; быстро промчатьсяВихрем, кружащим с свистом и шумом по воздуху листья;Серной скакать с скалы на скалу, с камня на камень,Тихо ступать ступень с ступени по лестнице звуков.Пусть говорят галломаны, что мы не имеем спондеев!Мы их найдем, исчисляя подробно деяния россов:Галл, перс, прусс, хин, швед, венгр, турок, сармат и саксонец, —Всех победили мы, всех мы спасли и всех охраняем.Мы их найдем, исчисляя прекрасные свойства монарха.Царь Александр щедр, мудр, храбр, тверд, быстр, скромен и сме́тлив.Хочешь ли видеть поле сраженья: пыль, дым, огнь, гром,Щит в щит, меч в меч, ядры жужжат, и лопают бомбы,Сгрянулись рати, брань закипела — и кровь полилася.Хочешь ли видеть мирное поле под жатвой богатой,Слышать в гумне на току бой в лад цепов молотящих:Здесь сквозь доски пила визжит, зацепляясь зубами;Тут ковачи раз в раз бьют сталь, стуча молотами;Там раздается лай псов по мхам, по холмам, по долинам.Грянул перун — и громкое эхо кругом прокатилось;Свистнул порывистый ветр, буграми вздулося море,Хлябь ревет и клокочет, огромные волны хлебещут,Ребра трещат в корабле и скрипят натручены скрепы.

Руль раздроблен, и внезапно вал, на корабль набежавший,Перевернув его трижды, стремглав сшиб кормчего в бездну.Вот, Уваров! гекзаметр, которому дать не желаютВ русской империи права гражданства, законного права!Я не дивлюся нимало, что есть на святой Руси странные люди,Люди, которых упрямство ничем не преклонное губит:Знают они, что в осьмнадцать годов текущего векаРусское царство в искусствах, в науках, в силе и славе,Как исполин, на столетие целое смело шагнуло;Но из упрямства на прежнем старом месте остались,Смотрят на вещи с той точки, с которой полвека смотрели,Верить никак не хотят, что время и опыт открылиМногое в ходе, в сложеньи вселенныя бывшее тайной;Мыслят, что всякая новость в правленьи, в науках, в искусствахГибель и веры и нравов и царства ведет за собою.Проклят, по мнению их, всяк тот, кто, древних читая,Вздумает ввесть в поэзию нашу новые метры —Он прослывет нечестивцем, не знающим бога и правды.Но признаюсь пред тобой: с удивлением слышу, что те жеНаши великой ученостью в свете славные люди,Те просвещенные наши большие бояра, которымПрежде читал я старый свой перевод из Георгик,С жаром которые выше Делилева труд мой ценили,Ныне, когда им новый читаю, жалеют об рифмах.Часто, терпенье совсем потеряв, головою качая,Думаю: «Знать, у больших господ и… затеи большие!»1818 Дерпт