Поэты 1880–1890-х годов

Фердинанд Дранмор

12–13. <ИЗ ПОЭМЫ «ВАЛЬС ДЕМОНОВ»>

<1>«Я не могу на колени…»

Я не могу на колениПадать и в прах повергатьсяПред этим образом скорбным:Он не дает мне надежды,В душу отрады не льет.Что мне до веры наивной,Веры людей в искупленье,Если мне внутренний голосШепчет, что «не был бог распятИ пригвожден ко кресту»?

О Иисус! Я не верю,Что ты был бог, но я верую,Что в твоем сердце горелоПламя любви всеобъемлющей,Божеской, вечной любви!И глубоко пред тобоюВ этот торжественный часЯ преклонился, Спаситель,Как пред подвижником духа,Плоть покорившим свою.Воздал хвалу я любви всепрощающей,Силе духовной твоей, —Я, истомленный и тающийВ пламени мелких страстей…

<2> «В мрачном пространстве собора…»

В мрачном пространстве собораМесто одно лишь светилось:Там, где в терновом венцеРаспятый мира СпасительГолову долу склонил;Там, где страдальца великогоПатеры в женских одеждах,Дети в дыму фимиамаКультом языческим чтут,Детские жертвы приносят,Чтоб угодить небесам,Помпой обряда земного

Сделав из дома ХристоваИдоложертвенный храм.Музыка храм наполняла.Вслед за торжественно-грознымГолосом труб раздавались,С плачущих струн вылетая,Гимны любви;Арфы печальные звукиВвысь уносились под сводыК статуям ангелов светлых,Сверху смотревшим с улыбкойНа распростертый народ;Там замирали и сноваС неба на землю скользили,

Преображалися в слезыИ как бальзам драгоценныйКапля по капле вливалисьВ раны истерзанных душ.1875

Н. М. МИНСКИЙ

«Много-много жизней пришлось пережить за свою жизнь и каждая рождала другие песни.

Вышел я на дорогу в темное ненастье. Над поэзией стоял стон некрасовских бурлаков. Лучшие из молодежи шли на муки во имя народа, который выдавал их урядникам. Правительство ссылало и вешало. Моя первая книга стихов была сожжена, и жандармский капитан, звеня шпорами, допрашивал меня: „Кого вы разумели под скалами и волнами?“ От ссылки спасла какая-то амнистия. Прибавьте религиозные сомнения… Прибавьте Достоевского, до того полюбившего жизнь, что ушел с Алешей в монастырь. Толстого, до того полюбившего людей, что стал проповедовать неделание. Что оставалось поэзии, кроме отчаянья, нытья, усталости? Первая жизнь.

Но ядро сохранилось нетронутым: непокорное „я“ и мечта о боге. Покойный С. Венгеров в своей Истории Русской Литературы уделяет мне „печальное титло отца русского декадентства“. Принимаю это титло без гордости и без раскаяния. Пришлось первому порвать с самодовольными и вступить на опасную тропу „холодных слов“. Вторая жизнь.

Опасная тропа вела вверх. К мэоническим восторгам. К храму над пустотой. К двум путям добра. К вечным песням. Третья жизнь.

И внезапный обрыв. Первая революция. Изгнание. Рабство случайного труда. Пробуждение среди бессильной, бездорожной эмиграции. Чем будешь ты, моя четвертая жизнь?»[20].

Так писал Минский в 1922 году, оказавшись вдали от родины, на чужбине, не зная, что ожидает его впереди, но имея за плечами долгую жизнь, отмеченную такими крайними увлечениями, которые вряд ли выпадали на долю кого-либо еще из русских литераторов того времени.

Его настоящее имя Николай Максимович Виленкин. Родился он 15 (27) января 1856 (по менее достоверным источникам 1855) года в селе Глубоком Виленской губернии в небогатой еврейской семье. Когда Минскому исполнилось двадцать шесть лет, он принял православие.