Читаем Поэты и цари полностью

В 1913 году появляется поэма «Владимир Маяковский». Пьесу (сплошной сюр, но симпатичный сюр) поставили, и сам поэт себя сыграл. Публика сходила с ума: одни восторгались, другие топали и свистели. Сухие и черные кошки (предвестницы номеров Куклачева) мяукали. Но в этом сюре было несколько откровений: Старик с кошками, например, произносит монолог. «Оставь. Зачем мудрецам погремушек потеха? Я – тысячелетний старик. И вижу – в тебе на кресте из смеха распят замученный крик. Легло на город громадное горе и сотни махоньких горь. А свечи и лампы в галдящем споре покрыли шепоты зорь… А с неба на вой человечьей орды глядит обезумевший Бог. И руки в отрепьях его бороды, изъеденных пылью дорог. Он – Бог, а кричит о жестокой расплате, а в ваших душонках поношенный вздошек. Бросьте его! Идите и гладьте – гладьте сухих и черных кошек!» Интересно, рассматривал ли Анатолий Чубайс в РАО ЕЭС такую возможность электрификации страны и реформирования отрасли? «Мир зашевелится в радостном гриме, цветы испавлинятся в каждом окошке, по рельсам потащат людей, а за ними все кошки, кошки, черные кошки! Мы солнца приколем любимым на платье, из звезд накуем серебрящихся брошек. Бросьте квартиры! Идите и гладьте – гладьте сухих и черных кошек!»

Два года, 1914-й и 1915-й, поэт пишет знаменитое «Облако в штанах».

А стихотворение из антивоенного цикла «Мама и убитый немцами вечер» годилось бы и для наших дней: и в Сербии, и в России, и в 1994-м, и в 1995-м, и в 2000-м. И в афганскую войну пришлось бы кстати, и в чеченскую. «По черным улицам белые матери судорожно простерлись, как по гробу глазет. Вплакались в орущих о побитом неприятеле: “Ах, закройте, закройте глаза газет!”»

Вообще Маяковского опять кидает приливом. Сначала он хотел в добровольцы, даже просил у жандармов свидетельство о благонадежности, но жандармы не дали. В 1915-м его мобилизуют, но он уже в антивоенном состоянии. Пришлось пристроиться в Петроградскую автомобильную школу. Помог вездесущий Горький, вечная нянька молодых дарований. В это же время Маяковского начинают печатать в «Новом Сатириконе» (не без страха, что этот неформал всех развратит). Но Аверченко был достаточно терпим. Впрочем, вечный эпатаж Маяковского был маской интеллигента, и многие это поняли.

В.В. работает как одержимый, как будто знает, что «завтра не наступит никогда». Все футуристы пришли в восторг от Февраля и Октября. Им показалось, что это круто. Но большевикам сначала было не до поэтов. Поэты были предоставлены самим себе. И в 1918 году Маяковский еще успеет написать поэму «Человек» с потрясающим финалом. Поэму он сыграет, как всё в эти его золотые пять лет: на флейте собственного позвоночника (и «Флейта-позвоночник» – это та же пятилетка!). Вот этот финал, и на нем закончится период чистоты, невинности, красоты, свободы и артистизма в жизни бедного поэта-неформала, налетевшего на бездну и погибшего в этом ДТП. «Погибнет все. Сойдет на нет. И тот, кто жизнью движет, последний луч над тьмой планет из солнц последних выжжет. И только боль моя острей – стою, огнем обвит, на несгорающем костре немыслимой любви». Это уже космос.

Нисхождение вМальстрём

А потом поэт решил служить народу. Извечное дворянское чувство вины. «Мужиком никто не притворялся. Но, целуя тонкий луч клинка, лучшие из русского дворянства шли на эшафот за мужика» (Е. Евтушенко).

В 1915 году Владимир встретится с четой Бриков – Лилей и Осипом, и это будет роковая встреча. Маяковский кинет свое творчество под ноги толпе: охлосу, комбедам, красноармейцам, рабочим, матросне. «Товарищи! Дайте настоящее искусство, такое, чтоб выволочь республику из грязи». Но искусство у него позади… Утилитарного искусства не бывает, оно – не утюг, не вешалка.

В 1923 году из остатков футуристов он организует группу «ЛЕФ» («Левый фронт искусств»). Искусство сгорает окончательно в этой политической топке. В толстом журнале «ЛЕФа» он, однако, печатает Пастернака. Этого «чуждого» явно гения он берег и защищал. Но среди агиток и почти прокламаций, из-за которых он мог показаться элементарным сукиным сыном, вдруг начинал бить фонтан человечности и таланта.

«Про это». Это когда больше нет сил писать про «то». И тогда появляется ода «России» про собственную гибель. Здесь родная революция – «снеговая уродина», а «агитатор» и «главарь» – «заморский страус». Здесь – плевок себе же в лицо за «служение обществу»: «Мама, а мама? Несет ли он яйца? – Не знаю, душечка, должен бы несть».

И пророчество на 11 лет вперед: «Что ж, бери меня хваткой мерзкой! Бритвой ветра перья обрей. Пусть исчезну, чужой и заморский, под неистовство всех декабрей».

А случится это в апреле. 14 апреля 1930 года.

Двенадцать лет надругательства над собой – больше выдержать было нельзя. Маяковский не умеет лгать. И агитки в пользу красных на редкость бездарны.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Эра Меркурия
Эра Меркурия

«Современная эра - еврейская эра, а двадцатый век - еврейский век», утверждает автор. Книга известного историка, профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина объясняет причины поразительного успеха и уникальной уязвимости евреев в современном мире; рассматривает марксизм и фрейдизм как попытки решения еврейского вопроса; анализирует превращение геноцида евреев во всемирный символ абсолютного зла; прослеживает историю еврейской революции в недрах революции русской и описывает три паломничества, последовавших за распадом российской черты оседлости и олицетворяющих три пути развития современного общества: в Соединенные Штаты, оплот бескомпромиссного либерализма; в Палестину, Землю Обетованную радикального национализма; в города СССР, свободные и от либерализма, и от племенной исключительности. Значительная часть книги посвящена советскому выбору - выбору, который начался с наибольшего успеха и обернулся наибольшим разочарованием.Эксцентричная книга, которая приводит в восхищение и порой в сладостную ярость... Почти на каждой странице — поразительные факты и интерпретации... Книга Слёзкина — одна из самых оригинальных и интеллектуально провоцирующих книг о еврейской культуре за многие годы.Publishers WeeklyНайти бесстрашную, оригинальную, крупномасштабную историческую работу в наш век узкой специализации - не просто замечательное событие. Это почти сенсация. Именно такова книга профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина...Los Angeles TimesВажная, провоцирующая и блестящая книга... Она поражает невероятной эрудицией, литературным изяществом и, самое главное, большими идеями.The Jewish Journal (Los Angeles)

Юрий Львович Слёзкин

Культурология
Теория культуры
Теория культуры

Учебное пособие создано коллективом высококвалифицированных специалистов кафедры теории и истории культуры Санкт–Петербургского государственного университета культуры и искусств. В нем изложены теоретические представления о культуре, ее сущности, становлении и развитии, особенностях и методах изучения. В книге также рассматриваются такие вопросы, как преемственность и новаторство в культуре, культура повседневности, семиотика культуры и межкультурных коммуникаций. Большое место в издании уделено специфике современной, в том числе постмодернистской, культуры, векторам дальнейшего развития культурологии.Учебное пособие полностью соответствует Государственному образовательному стандарту по предмету «Теория культуры» и предназначено для студентов, обучающихся по направлению «Культурология», и преподавателей культурологических дисциплин. Написанное ярко и доходчиво, оно будет интересно также историкам, философам, искусствоведам и всем тем, кого привлекают проблемы развития культуры.

Коллектив Авторов , Ксения Вячеславовна Резникова , Наталья Петровна Копцева

Культурология / Детская образовательная литература / Книги Для Детей / Образование и наука
Homo ludens
Homo ludens

Сборник посвящен Зиновию Паперному (1919–1996), известному литературоведу, автору популярных книг о В. Маяковском, А. Чехове, М. Светлове. Литературной Москве 1950-70-х годов он был известен скорее как автор пародий, сатирических стихов и песен, распространяемых в самиздате. Уникальное чувство юмора делало Паперного желанным гостем дружеских застолий, где его точные и язвительные остроты создавали атмосферу свободомыслия. Это же чувство юмора в конце концов привело к конфликту с властью, он был исключен из партии, и ему грозило увольнение с работы, к счастью, не состоявшееся – эта история подробно рассказана в комментариях его сына. В книгу включены воспоминания о Зиновии Паперном, его собственные мемуары и пародии, а также его послания и посвящения друзьям. Среди героев книги, друзей и знакомых З. Паперного, – И. Андроников, К. Чуковский, С. Маршак, Ю. Любимов, Л. Утесов, А. Райкин и многие другие.

Зиновий Самойлович Паперный , Йохан Хейзинга , Коллектив авторов , пїЅпїЅпїЅпїЅпїЅ пїЅпїЅпїЅпїЅпїЅпїЅпїЅпїЅ

Биографии и Мемуары / Культурология / Философия / Образование и наука / Документальное