Поэты в Нью-Йорке. О городе, языке, диаспоре

Лагерь во Фленсбурге был далеко не только русским. Там обитали все: и балтийцы, и сербы, и поляки. Он был интернациональный, а Фишбек – типично русским. Туда мы приехали в середине зимы. Приезжаем, а места нет. Солдатскими одеялами отгорожена как будто большая комната. Там семья, тут семья. Бытовал особый лагерный фольклор, который потом использовала в своих воспоминаниях Татьяна Фесенко: «К Петровым стучите в третье одеяло слева от двери»[80]. Был «кремль» – более прочный барак, где размещалась лагерная администрация. Туда же, в этот барак, шли всякие доносы и жалобы. Были концерты, приезжали какие-то артисты. Какие-то концерты ставились своими силами. Даже начали издавать на ротаторе газетку, которая называлась, кажется, «Фишбекские новости». В ней, например, серийно выходила книга Шаляпина «Маска и душа». Подшивку этой газеты я привезла сюда, но потом выбросила.

Был ли в этом лагере кто-нибудь из литераторов, с кем вы потом продолжали общаться?

Нет, в Фишбеке литераторов не было. Но в Цоо-Кампе, куда я попала еще через год, в 49-м, находилась вся семья Моршен, в том числе небезызвестный Николай Нароков, отец Николая Моршена. Там я с ними и встретилась. Юрий Павлович Иваск тоже жил там. Но вся наша будущая дипийская литература в общем угнездилась в американской зоне. Там было и хлебно, и более удобно, и как-то более организованно.

В том числе в Шляйсгейме?

Да, в Шляйсгейме и в самом Мюнхене. Там образовались несколько лагерей, но самый знаменитый – это Шляйсгейм, где находились и Сабурова, и Елагин с Анстей, почти все основные литераторы-дипийцы. В Цоо-Кампе из литераторов жил только Моршен с семьей и еще Иваск с женой.

Гамбург, где находился Цоо-Камп, был разбит, город просто лежал в руинах. Это ведь порт. Так что, конечно, его бомбили, как и Киль. Но Цоо-Камп как бы уцелел, потому что били в первую очередь по большим постройкам. Лагерь Цоо-Камп был в самом центре Гамбурга. Это был балтийский лагерь. Там была тишина и покой, было очень спокойно. Русских там почти не было.

Было ли какое-то общение (сообщение) между людьми в разных лагерях?

Нет, не было. Приезжали какие-то артисты с концертами, какие-то люди, у которых были деньги, а так – нет. Вот я, например: ну куда я поеду? Да и как я могла поехать куда-либо без денег? Мы там фактически не работали. Надо было как-то выбираться оттуда, потому что для таких, как мы, не знавших ни языка, ничего, там не было абсолютно никакой будущности. Вольфганг Казак в свое время страшно удивился, что я не говорю по-немецки. Я ему ответила: «Вольфганг Германович, нас там языку не обучали». А местное население с нами дела фактически не имело. Даже я, когда ходила по всем этим бюргерским домам… Мне говорили, что надо делать, но ведь со мной никто не беседовал. Я уже понимала, что мне там не жить и что я должна оттуда каким-то образом уехать, поэтому и учить немецкий язык не хотела, не старалась. На каком-то ультрапримитивном уровне я, конечно, могла сказать три-четыре фразы, несколько слов. Мы там варились в собственном соку. У нас там было свое «государство».

А как и когда начались приготовления к переезду в Америку?

Когда прекратилась насильственная репатриация, к нам в лагеря стали приезжать комиссии. Мы проходили «скрининги». Это слово, которого раньше в нашем словаре не было, вошло в обиход. Боялись этих «скринингов» как огня. Касалось это в основном мужчин, так как комиссии выискивали коллаборантов. То есть сначала были созданы лагеря и названы «дипийскими», а уже потом начали выяснять, кто имеет, а кто не имеет право на статус «ди-пи». Например, фольскдойче не имели права на этот статус. Во время комиссий мужчинам иногда заглядывали под мышку, потому что эсэсовцы их метили: ставили какой-то штамп или знак где-то на руке. Некоторых заставляли раздеться. Подозреваемые в коллаборационизме не имели права на статус «ди-пи» и, соответственно, на эмиграцию. Так, в Германии застрял Кленовский, который панически боялся, что русские займут германскую территорию. А Сталин действительно сильно нажимал. Мы все боялись, что Сталин примется за Германию и захватит ее. Для многих это было очень опасно.

Эти комиссии были не только американские, а вообще союзные?