— Позволил ему заплатить? — Голос Лионгины прозвучал властно — из будущего, в которое она вскоре вступит.
— Неужели твой муж подонок? Заплатил, конечно. Изложил суть дела, ни на кого не жалуясь. Так, мол, и так, Генюс, дай совет. Он по-приятельски рассказал анекдотик. Я — серьезно, Генюс! Я тоже, Алоизас Премудрый! Такое у меня когда-то было прозвище. Если бы я обращал внимание на подобные мелочи, давно бы уже угодил в психбольницу. Так-то, старик. Ему мои переживания — мелочь.
— А ты ему что?
— Не бойся, ответил.
— Все-таки… что?
— Какие же это мелочи, сказал, если из-за оценки пытаются подкупить, потом провоцируют, потом наваливаются всей кафедрой… Как бы ты сам поступил, Генюс, на моем месте?
— И что он, твой Генюс?
— Не думаю, говорит, старик, что могу попасть в такое положение.
— Браво, прекрасно он тебе врезал! — Лионгина выдала это тем же властным тоном, к которому еще только приспосабливалась. На этот раз в голосе плескалась ирония.
— Это еще не все. — Алоизас набирает воздух. — Между прочим поинтересовался, не охотник ли я. Нет, говорю, Генюс, не охочусь и не рыбачу. Принципиально!
— А он что?
— Пригласил зайти в гости. Молодость вспомнить, рюмку-другую пригубить.
— Не сомневаюсь, утешил бы французским коньячком!
— Ты что, издеваешься? — Алоизас вскидывает голову, выставляет подбородок, недовольно отстранившись и встав с кресла, чтобы быть от нее подальше. — Ну, что так смотришь?
— Соскучилась по тебе. Сказала же.
— Ты… соскучилась? — У него путаются мысли, дрожат губы. Пятится к столу, непроизвольно теребит стопку бумаг. Пустые, унылые листы…
Вот он — единственный близкий человек. Ведь матери больше не будет. Снова сел, закинув ногу на ногу, покачивает. На губах кривая усмешка. Ляпнет сейчас что-нибудь злобно хриплым, старчески скрипучим голосом. Старый! Он — старый? Ему же только тридцать восемь. И Лионгина отводит взгляд, чтобы не видеть в расстегнутом воротнике уголка белой кожи, который тоже его старит. Такому я нужна больше, чем идолу, чем мнимому божеству. Откуда взять силы… для окончательного примирения с подлостью, для последней капитуляции?
Лионгина торопливо отхлебывала горячий кофе, посматривая по сторонам. К ней подсела крупная, грудастая девица, отодвинула ее сумочку, помешала в своей чашке ее ложечкой.