Поездка в горы и обратно

— С каких это пор пристрастились к сигарам? — не удержалась — съязвила Лионгина.

— Игерман! Чертов сын Игерман! Хочешь не хочешь, всем сует эту дрянь.

Лионгина не боялась, что они могут врезаться в троллейбусный столб или в ночующий на улице автомобиль. Там, где пролетает сейчас «Волга», колышется земля и все, что пустило в нее корни за семнадцать лет. Никому не нужных, пустых лет. Достойных сожаления и абсурдных, как и ее нынешняя поездка, над которой будет потешаться все бюро. Вдруг вспомнила, как неловко задела Алоизаса локтем. Неужели могла бы ударить его? Нет, никогда!

— Иго-го! — по-жеребячьи хохотнул Пегасик, проскакивая мимо сотрясающей асфальт пасти грузовика.

Ее отбросило к дверце. Вслед за страшной пастью полз не менее впечатляющий, груженный железобетонными блоками прицеп. Рассмеялась и Лионгина — громче, чем следовало в такой малосмешной ситуации. И я пьяна, не пивши пьяна. Нет, ты просто спятила! Этой ночью все сошли с ума.

— Больше я в вашу машину не сяду, — процедила она строго, а это значило: в Мажейкяй возьму, но еще куда-нибудь — вон из кожи лезь — ни за что!

Неожиданно Пегасик возмутился:

— Не я эти ралли выдумал. Чертов сын Игерман. Все претензии — к нему!

Парадные двери гостиницы широко распахнулись, хотя они не успели даже ручки коснуться. Швейцар пошатывался и икал.

— К мистеру… мистеру Игер… Егер… Егерману?

Из кармана его форменной куртки торчала бутылка коньяка.

Из-за стеклянной перегородки дружески приветствовала их наманикюренная ручка администраторши.

— Гости товарища Иг-гер-ма-на? Про-о-сим, про-о-сим!

Дежурная по этажу дремала на диване, укрывшись газетами. Из-под них торчали толстые, как бревна, ноги и веник крашеных волос соломенного цвета.

— Игерман всех напоил?

— Ага, набит деньжищами! — с боязливым уважением подтвердил Пегасик. — Космические человечки ему сыпанули — не иначе.

В квадрате окна, словно намереваясь выломать раму и прыгнуть вниз вместе с нею, стоял Ральф Игерман. Казалось, стоило ему чуть-чуть откинуться назад или сделать какое-нибудь другое неосторожное движение, и рухнет в темноту, в ночь, лишь кое-где прорезанную робкими огоньками. Его глаза, вперившиеся в дверь, горели, лицо блестело, как вспаханное и славным дождиком политое паровое поле. От него несло потом и гневом. В ногу Игермана судорожно вцепилась Аудроне, мертвенно бледная от шампанского и переживаний.

— Слава богу, директор! — Увидев Лионгину, Аудроне расплакалась, выпустила лакированную туфлю и бессильно осела на пол.

— Вставай, корова! — подскочил к ней, подняв кулаки, великан с путаной рыжей гривой.

Лионгина узнала ее сожителя Еронимаса С. Когда-то сыграл Пятраса или Топилиса[13] — никто точно не помнит, кого и где — и теперь изображал из себя непризнанного гения и жил за счет таких, как Аудроне. Невысокий плотный мужчина в модном бархатном пиджаке — математик и любитель конного спорта — оттер ругательски ругавшегося Еронимаса в угол.

— Дайте выпить, а то умру от страха, — жалобно пискнула Аудроне, и услужливый мужчина в бархатном пиджаке опрокинул в нее стакан.

— Спи, бедняжка, намучилась, бедняжка, — прочитал он молитву над ее блаженно сомкнутыми глазками.

В обеих комнатах люкса висел дым, как над подожженной свалкой. Беспорядочно и бессвязно выныривали из сигарного дыма какие-то вещи, музыкальные инструменты, знакомые и незнакомые лица, стянутые могучим магнитом в общую кучу. В этом муравейнике — кроме математика-жокея и экс-артиста Еронимаса — Лионгина увидела и с важным видом разглагольствующего профессора физики, пожалуй, единственного физика в Восточной Европе, все еще носящего галоши. С визгом крутилось в комнатах несколько девиц из ресторана — светловолосых граций неопределенного возраста, затащенных сюда вместе с оркестрантами и их инструментами.

— Прошу вас, маэстро, начинайте. Я прибыла на ваш королевский фокус! — Лионгина присела и подсунула под голову Аудроне чей-то свернутый пиджак. — Публики достаточно? Чего же вы медлите?

— Нашли дурака! Нет уж, теперь вы меня, как загнанную клячу, в бассейн с крокодилами за узду не затащите! Чего я там не видел? А здесь все-таки шестой этаж. — Лицо Ральфа Игермана сияло, будто освещенное прожектором. — Но вы тут, Лон-гина, Лонгина Тадовна, и снова небо горит звездами, и снова на душе весна! Эй, все сюда! — Он тщетно пытался собрать в кучу разбредшихся участников пира. — Предлагаю поднять бокалы за прекрасную гостью!

— Браво! Ура! Валё![14] — раздался нестройный хор — кричали и за столом и из-под стола, даже из ванной, за открытой дверью которой кто-то плескался.

— Прекратить! — рявкнул Игерман. — Блеете, как стадо баранов!

— Не их, себя ругайте. И перестаньте валять дурака, Ральф Игерман! Ведете себя, как мальчишка. Простите, хуже — как экстравагантный халтурщик. Понятно, оргии устраивать легче… чем по-настоящему читать поэзию.