Поэзия и поэтика города: Wilno — — Vilnius

В сутолоке лип, у камней прибрежных,где течет поток торопливый, с Тибромсхожий, с бородатыми двумя «Gilbey's»пью, стаканы, сумерки с дымом.Их не знаю. Знал родителей только.[426](Перевод В. Гандельсмана)

Кафе как место встречи для беседы, разговора, общения за чашкой или за рюмкой — место знаковое: «В кофейнях и рюмочных формируются эффективные противовесы власти и не только в форме критики официальной идеологии, обсуждения принимаемых законов, но и в форме шуток, анекдотов, юмора, нейтрализующих серьезность, которой требует власть…»[427] И далее в той же статье Б. Маркова говорится: «Здесь высмеиваются и отвергаются узкие догмы, закостеневшие предрассудки; здесь формируется неангажированный дискурс свободной общественности, нейтрализующий ложь и идеологические аберрации; здесь освобождаются душевные чувства и берут верх жизненные ценности»[428]

. Венцлова не раз рассказывал и писал о вильнюсском кафе «Неринга» как важном культурном локусе города (в том числе и в статье, посвященной анализу «Литовского дивертисмента» Бродского — одно из стихотворений этого цикла так и озаглавлено: «Кафе „Неринга“»). Здесь можно было встретить знаменитостей, в «Неринге» происходило неформальное интеллектуальное и культурное общение творческой интеллигенции, студентов, там читали стихи, кафе было своего рода стихийным литературно-художественным салоном, складывавшимся из различных маленьких дружеских кружков. Это было место свободной коммуникации в советских условиях — несмотря на то что не было секретом наличие подслушивающих устройств. Очень важным и притягательным моментом было джазовое трио Вячеслав Ганелин — Владимир Тарасов — Владимир Чекасин, игравшее в этом кафе и приобретшее впоследствии мировую известность[429]. «Неринга» очень быстро обрастала своим фольклором, формировавшим культурную легенду.

Возвращаясь к прибрежному кафе в стихотворении Венцловы «Заречье», отметим, что оно оказывается как бы подсвеченным ореолом другого кафе из юности автора. Стихотворение словно бы продолжает прерванный много лет назад разговор — оказывается, что собеседников поэта «…волнует то же, что и меня когда-то»:

Что ж, сменяются поколенья. Шорохдиктофона, щелканье. О, вопросыте же, что и я задавал когда-то:есть ли смысл в жалости или страданьии возможно ли искусство вне нормы.

Общность подтверждается и явной автоцитатой из стихотворения «В Карфагене много лет спустя»: «То, что было удачей, то, что было мукой, /одинаково расплавляет огонь»[430]

. «Заречье» завершается неизбежным сравнением поколений и в то же время каким-то повторением, возвращением на круги своя:

Точно был таким же, покуда страннойне был испытан судьбой, других, впрочем,судеб не лучше. Знаю: зло пребудет,слепоту можно отчасти развеятьи стихи значительней сновиденья.Часто просыпаюсь перед рассветоми без страха чувствую: близко время,когда новое поколенье вкусит слово,

соль и хлеб, увидит облако и руины,и когда мне выпадет лишь свобода.(Перевод В. Гандельсмана)[431]

Город, на этот раз точно обозначенный, становится местом подведения итогов, спокойного оглядывания назад, и сравнение маленькой речки Вильняле (Виленки) с Тибром оказывается очень уместно в этом контексте, как и нота трагизма. Таково и стихотворение «Стык» (2001 г.) с его спокойной интонацией раздумья. Может быть, оно чуть напоминает поздние стихи Милоша, посвященные родным местам, увиденным через много лет:

Ну что ж, коли судьба велела, будь,здесь, у дверей в отчизну. Этот угол,глухой трехкратный стык похож на участьтвою. Торчащий столб, внушавший ужас

в иные времена; и виадукдугой суровой рассекает пустынь.Траву, где холодеет детство, тронь.Теперь ты дома. Тройственное морешумит в ракушке ночи. Часовой,которого не будет больше… Воздух,тоскующий по голосу, — твой дом.(Перевод В. Куллэ)[432]