Поэзия как волшебство

Засветло встал я,Лицо умывал я,И к двери иду из дверей,Из ворот я иду в ворота,В чисто поле, к дремучему лесу, где между ветвейДнем темнота.А из лесу дремучего, темного,Из лесу огромного,Двадцать бегут ко мне дьяволов, сатанаилов, лесных,И двадцать иных,Пешие, конные, черные, белые,Низкие,Близкие,Страшные видом, а сами несмелые,Сатанаилы и дьяволы, стали они предо мной,

На опушке лесной,Сатанаилы, и лешие, дьяволы странные,Низкие, близкие, темные,Плоско-огромные,И вы, безымянные,Видом иные,На остров идите,Зверей мне гоните,В мои западни поставные,Ночные, вечерние, утренние,И полуденные, и полуночные,Идите, гоните,Остановите,В моих западнях примкните!«Заговор охотника» из сб. «Жар-птица: свирель славянина» (1907)

Чтобы внушать что-нибудь чужой воле, не нужно даже прибегать к определенным союзникам вроде сатанаилов. Малаец говорит: —

Каждой двери слушай скрип,Птице молви: Цып – цып – цып.С сердцем хочешь воевать, —К сердцу вблизь, и сердце хвать.«Заговор для сердца» из цикла малайских заговоров сб. «Белый зодчий» (1914)

Чтоб сердце передало сердцу весть, Русский колдун обращается к ветру и поет «Заговор Семи Ветров». Удерживая заговорным словом вольные, ненаправленные к одному средоточию, блуждания ветров, которые бродят всюду и нигде, заклинающий заставляет их сцепиться в одном хотеньи говоря: —

Вы подите, Семь Ветров,Соберите с бледных вдовВсю их жгучую тоску,Слез текучую реку,За один возьмите счетВсе тоски у всех сирот,Все их вбросьте вы в нее,Сердце кто томит мое,

В ней зажгитесь вдвое, втрое,Распалите ретивое,Кровь горячую пьяня,Чтоб возжаждала меня,Чтоб от этой жгучей жаждыРазгорелась не однажды,Чтобы ей неможно бытьБез меня ни есть, ни пить,Чтоб скучала, замечала,Что дышать ей стало мало,Как горящим в час бедыИли рыбе без воды,Чтобы бегала, искала,Страха Божия не знала,Не боялась ничего,

Не стыдилась никого,И в уста бы целовала,И руками обнимала,И как вьется хмель средь дня,Так вилась бы вкруг меня.Из сб. «Жар-птица» (1907)

Малайский заклинатель, в лике своем так победно описанный в «Песни Торжествующей Любви», еще сгущает чары заклинанья, когда он околдовывает волю, наклоняя сердце к другому сердцу. Край Малайцев вообще край Магии. Заговорный напев соучаствует с музыкой. А какой силы была, например, волшебная свирель Малайского царя Донана, точно повествует предание: «В первый раз заиграла свирель, и звук издала двенадцати инструментов, заиграла второй она раз, и было то двадцать четыре инструмента, и тридцать шесть разных инструментов было, когда заиграла свирель в третий раз. Удивительно ли, что царевна Че-Амбонг и царевна Че-Меда залились слезами, и музыку должно было остановить».

Нельзя более красиво выразить магическую силу и необходимость повторности при созидании музыки и напевного заклинания. Я беру четыре Малайские заговора, они как четыре угла составляют горницу, в которую замкнута женская душа – замкнута, и не выйдет оттуда: «Заговор о Стреле», «Заговор о Ступне», «Заговор Любовный», «Заговор для Памяти».

«Малайские заговоры» вошли в книгу Бальмонта «Белый зодчий» (1914), где следуют так:

Заговор о Стреле

Заговор для сердца (из него выше Бальмонт цитировал 4 строки)

Заговор к духу земли

Заговор к теневому

Заговор о ступне

Заговор любовный