Поэзия мифа и проза истории

От ответа на этот вопрос прямо и непосредственно зависят наши представления о политической обстановке, которая сложилась в Малой Азии и Эгейском бассейне в конце эпохи бронзы, то есть как раз в то время, когда, согласно наиболее правдоподобным догадкам современных историков, должна была происходить реальная, а не придуманная Гомером Троянская война. Едва ли нужно объяснять, как интересно было бы взглянуть на это событие глазами его современников, к тому же находившихся на азиатской, а не на европейской стороне Эгеиды, отделявшей Грецию от Троады. К сожалению, никаких прямых свидетельств об осаде и взятии греками Трои или Илиона до сих пор в хеттских архивных документах найти не удалось, хотя правители Хеттского царства, несомненно, должны были быть хорошо осведомлены об этих происшествиях, поскольку они весьма близко затрагивали также и их политические интересы (как мы уже видели, в поле зрения хеттской дипломатии находилась даже не одна, а целых две Трои: Вилуса и Труиса, а царь одного из этих городов, Алаксандус из Вилусы, был союзником и вассалом хеттского царя). Лишь в одном тексте из Хаттусы, представляющем собой письмо от неизвестного хеттского царя к опять-таки неизвестному царю государства Аххиява[24]

(имена обоих царей, очевидно, были начертаны в табличке, содержащей начало этого пространного документа, но она-то как раз и не сохранилась) в весьма неясных выражениях упоминается какой-то конфликт между хеттами и Аххиявой из-за Вилусы. Было бы, конечно, весьма заманчиво попытаться тем или иным способом сблизить это событие с той войной греков с троянцами, о которой повествуется в гомеровской «Илиаде» (хронологически они не так уж сильно удалены друг от друга, если принять предложенную Блегеном датировку гибели Трои VIIa где-то в середине XIII века), но этому мешают, по крайней мере, три обстоятельства. Во-первых, конфликт, о котором идет речь в только что упомянутом письме хеттского царя, был, судя по всему, улажен мирным путем. До разрушения Вилусы дело на этот раз как будто не дошло. Во-вторых, Гомеру, по-видимому, ничего не было известно о Хеттской державе — одном из двух главных участников конфликта. Наконец, в-третьих, если государство Аххиява находилось не в Европе, а в Азии или где-то вблизи от нее — на одном из островов Эгейского или Средиземного моря (а к этому мнению склоняется сейчас большинство ученых), — то получается опять-таки слишком большое расхождение между показаниями хеттского источника и греческой мифологической традиции.

Итак, мы поступили бы, пожалуй, слишком неосторожно, если хотя бы на минуту допустили, что за вроде бы знакомыми именами и географическими названиями, прочитанными в хеттских клинописных текстах из Богазкеоя, скрываются те самые лица и места, которые фигурируют и в греческих эпических сказаниях о походе на Трою. И все же какая-то связь между этими двумя столь сильно различающимися между собой видами источников, скорее всего, существует. Как явствует из документов богазкеойского (хаттусского) архива, и хетты, и ахейцы были хорошо осведомлены о находившемся где-то, вероятно в северо-западной части Малой Азии, небольшом княжестве или царстве Вилуса, которое по крайней мере в одном случае упоминается вместе с другим, наверно, соседним, царством Труиса, и, похоже, в равной степени были заинтересованы в установлении своего контроля над этим районом.

Если хеттам это на какое-то время удалось, то об ахейском протекторате над Вилусой и Труисой нам ничего не известно, хотя попытки подчинения, а может быть, даже прямого захвата этих двух царств с ахейской стороны, видимо, все же предпринимались и, как следует из одного уже упомянутого документа, привели к прямому конфликту с Хеттским государством, хотя его и удалось своевременно уладить. Можно, таким образом, предполагать, что события, о которых идет речь у Гомера и в хеттских источниках, в конкретной исторической действительности (конечно, если считать и то, и другое историей) происходили как бы в двух разных плоскостях. Но по крайней мере в одной точке они пересекаются. Претензии ахейских владык на Вилусу[25], где бы ни находились сами эти владыки — в Европе или Азии, — и каковы бы ни были результаты этих претензий, уже сами по себе могли в один прекрасный момент стать завязкой фабулы героического эпоса. И дальше эта фабула могла развиваться по своим собственным законам, ничего общего не имеющим с законами, действующими в истории.