Поэзия вагантов

Я скромной девушкой былаVirgo dum florebam,Нежна, приветлива, мила,Omnibus placebam.Пошла я как-то на лужокFlores adunare,Да захотел меня дружокIbi deflorare.Он взял меня под локоток,Sed non indecenter,И прямо в рощу уволокValde fraudulenter.

Он платье стал с меня срыватьValde indecenter,Мне ручки белые ломатьMultum violenter.Потом он молвил: «ПосмотриNemus est remotum!Все у меня горит внутри!»Planxi et hoc totum.«Пойдем под липу поскорейNon procul a via:Моя свирель висит на ней,Tympanum cum lyra».Пришли мы к дереву тому,

Dixit: sedeamus!Гляжу: не терпится ему —Ludum faciamus!Тут он склонился надо мнойNon absque timore:«Тебя я сделаю женойDulcis еа cum ore!»Он мне сорочку снять помог,Corpore detecta,И стал мне взламывать замокCuspide erecta.Потом схватил колчан и лук —

Bene venebatur,Но если б промахнулся вдруг, —Ludus compleatur!

Вслед за языковыми особенностями вагантских песен привлекают внимание их метрические особенности.[272] И здесь также перед нами раскрывается сложная картина взаимодействия ученой и народной поэтической традиции. Ученая традиция предстает здесь в виде церковных гимнов и секвенций — как могло укладываться в них любое светское содержание, мы уже видели по «Кембриджским песням». Народная традиция предстает здесь в виде песенных и плясовых напевов, подчас живущих в Европе и по сей день, — так, например, «Песня о свидании» Вальтера Шатильонского или анонимная пастораль «В полной силе было лето…», несмотря на то, что в них появляются и Платон, и Гликерия, и прочно ученые реминисценции, строением ближе всего к традиционной форме французской народной песни, которая любит нагромождать однородные строки в начале строфы и разряжать получающееся напряжение в конце строфы. И церковная, и народная музыка располагала чрезвычайным богатством напевов; неудивительно, что метрика вагантов, сложившаяся на перекрестке их влияний, оказывается удивительно гибка и выразительна, откликаясь на любые оттенки содержания стихов. Пусть читатель сравнит описание кульминации борьбы в «Победной песне» —

Дева гнется,бьется, вьется,милая, —Крепче жмется,не даетсясилою…

и описание успокоения в ее конце:

И глаза смежаются,Губы улыбаются,

В царство беззаботноеМчат нас дремотныеВолны.

Если песенные стихи вагантов почти бесконечно разнообразны по форме, то речитативные стихи их гораздо тверже держатся нескольких излюбленных образцов. Средневековая латинская поэзия знала две системы стихосложения — «метрическую», унаследованную от античности, и «ритмическую» (или, по современной терминологии, силлабо-тоническую), развившуюся уже на почве средневековой Европы. Главным из метрических размеров был, конечно, гексаметр, — но, в отличие от античных времен, не безрифменный гексаметр, а украшенный рифмою — иногда на конце двух смежных стихов (как в риполльском «Разговоре влюбленных»), а чаще — на конце стиха и на его середине, в цезуре (как в стихах Примаса о Флоре и во многих других стихах нашего сборника). Такие стихи назывались «леонинскими»:

В горьком месяце маепознал я удел Менелая:Были в слезах мои взорыо том, что лишился я Флоры…

Главным из «ритмических» размеров был для вагантов шестистопный хорей с затянутой цезурой в четверостишиях на одну рифму. Этот размер — дальний потомок народного стиха древнеримских песен (так называемого «квадратного стиха»: «Пусть полюбит нелюбивший, пусть любивший любит вновь!»). В средние века он вошел в употребление не сразу: у Примаса Орлеанского он еще не встречается вовсе, зато около 1150 г. этот размер стремительно получает широчайшую популярность и распространяется по всем странам и по всем жанрам:

Бог сказал апостолам: «По миру идите!» —И по слову этому, где ни поглядите,Мнихи и священники, проще и маститей,Мчатся — присоседиться к нашей славной свите.