Пофигизм. Введение

Временами я чувствую себя здесь инопланетянином. Разведчиком другой цивилизации, который при жестком приземлении, в результате родовой травмы, забыл напрочь все, кроме своей легенды. Он легко внедрился в среду, согласно застрявшим в голове фрагментам инструкции, работает и учится, ходит в кино и музеи, заводит знакомства, целует девушек, отмечает свои и чужие дни рождения, годовщины и Новые года, радуется, как все, мелочам жизни и расстраивается по ее пустякам. Но когда вдруг остается наедине с собой, а случается это все чаще, из глубины сознания, словно потревоженный неосторожным движением руки осадок со дна чашки с кофе по-восточному, поднимается и хрустит на зубах жесткое и сыпучее ощущение неправильности происходящего. Цель и мотивация его телодвижений в такие минуты ужасно сомнительны, голоса и краски личной жизни кажутся невыносимо приторными или безвкусными, и хочется зажмуриться, закрыть ладонями уши и упереть лоб в колени, чтобы, если не заткнуть совсем, то хотя бы просто не слышать больше, как трется об упругие стенки артерий и вен чужеродный ток перелитой реальности, отторгаемой непримиримым сознанием. Все ценности этого мира, что по частям или скопом достаются нам из плохо запертого ящика, на дне которого рано или поздно остается пылиться лишь одна бессловесная надежда… И лицо жертвы костенеет в маске соучастника. Он смеется – когда уместно, выписывает себе удовольствия там, где принято в его кругу, но получает их всегда только приватно, безраздельно и врасплох. Это не требуют с его стороны никаких усилий, разве что поднять взгляд в вечерний час к небу, уже почти расставшемуся с солнцем, встретить на нем почти случайную конфигурацию облаков, композиция которых вступает в резонанс с тихими душевными волнами, поднимает их до исполинских размеров, и сердце пронзает беспричинным неразделенным счастьем. Оно застигает его силуэтом дерева на фоне архитектурных складок города, шипением дождя по карнизу, сочетанием образов столь пустынных, что одиночество уже, кажется, не сопутствует им, а является непременным условием. Отчуждение формы существования от разума, ее наполняющего – так напиток возмущается сосудом, не влияющим ни на его вкус, ни на цвет и другие свойства, но позволяющим себе диктовать, образовывать границы его бытия. Чувство близкое тому, которое должен испытывать непутевый пассажир, так просто на одной из остановок сошедший покурить на платформу, прогуляться вдоль старушек с зелено-молочными бутылями в корзинах, домашними соленьями и теплыми пирожками с картошкой под выцветшими платками, поглазеть на вокзал, подышать незнакомым воздухом привокзальной площади. Дается сигнал к отправлению, он спешит обратно, взбегает в вагон, а спустя некоторое время замечает, что мелькающие в окне названия населенных пунктов из какого-то другого дорожного расписания, и ядовитое сомнение потихоньку начинает скрести внутри своими черными когтями. Чувство чужого мира. Но тем не менее я свободен для дискуссий и предложений. Ваш главный недостаток.

Я не страдаю психическим расстройством, я им наслаждаюсь.

Что вас раздражает в телевизоре?

У меня нет телевизора, поэтому я ем грибы и смотрю ковер. Льюсь по жизни адекватной струей, пока кран никто не перекрыл. Знакомство с суровой жизнью начал в раннем детстве, когда пролетел мимо рук акушерок и поздоровался с кафельной плиткой, после чего первыми словами в своей жизни озвучил отборную трехэтажную лекцию о вреде формального подхода на производстве!

Обо мне: в газетах… Сила моего желания быть, а не казаться! Директор Тихого океана. Есть любимое хобби – это жизнь. Бываю разным, все зависит от того, в какую сторону дует ветер, неся в своих ладонях облака, ведь, согласитесь, они подчас похожи на настроение: то приземистые, то высокие, то бескрайние, то мечтательно взмывающие ввысь или как мягкая перина из воздуха и тепла, в которую хочется прыгнуть с разбега, чтобы раствориться на миг и затем весело сбежать на землю. Бываю разным, так вода в реке течет между мирами с их загадочной жизнью, то сужаясь до ручейка, то разливаясь, не ведая берегов в своей полноводной силе, и не разглядеть дна, а бывает и наоборот: в хрустальной чистоте веселый искрящийся поток пробегает по давно отшлифованной им разноцветной гальке.