Поговорим о смерти за ужином. Как принять неизбежное и начать жить

Мы обменялись любезностями, затем я перешел к делу. Я честно рассказал обо всем, что понял о предстоящем конце ее жизни. Попросил прощения, что не говорил ей этого раньше. Сказал, что, как бы мы ни были далеки друг от друга в эмоциональном плане, она может рассчитывать на меня. Что, когда она выйдет на финишную прямую, я буду рядом, в любой момент. Что она может положиться на меня во всем, что ей не нужно беспокоиться. Что я возьму на себя всю рутину и позабочусь о ней. Мы плакали уже по обе стороны трубки. Уверен, она была так же поражена, как и я, когда на меня снизошло то откровение. Всегда предполагалось, что основной груз заботы о маме возьмет на себя мой брат, ибо такова была его роль в семье.

Сквозь слезы она проговорила, что понимает, как тяжело мне было говорить подобное, и что она ценит это. А затем произошло нечто, что я могу объяснить только волшебством.

Моя мама сама попросила прощения.

Она целиком взяла на себя ответственность за ту отчужденность, которая присутствовала в наших отношениях, и извинялась за то, что отталкивала меня, еще когда я был ребенком.

С самого моего детства мама всегда оборонялась. Все, что было хоть немного похоже на критику от меня, моего брата или от кого бы то ни было, она тут же оборачивала против говорящего. Но, когда я сказал маме, что буду рядом в момент ее смерти, когда она будет слабее и уязвимее, чем когда-либо, сорокалетний лед наших отношений растаял. Столкнувшись со смертью плечом к плечу с мамой, я смог простить ее, увидеть ее в новом свете. Через смерть, через мысли о смерти мы смогли воссоединиться.

Что же касается вопроса, который стоит в заглавии, то для меня он раскрывает наиболее прекрасные моменты заботы о другом человеке. А еще заставляет подумать об испытаниях, которые ждут впереди, и о возможности исправить все, прежде чем мы перевернем финальную страницу жизни.

Почему у нас не принято говорить о смерти?

В горных городках на северо-западе Южной Каролины подавляемые разговоры встречаются с той же частотой, что и кизиловые деревья.

Онколог, лечащий Бекки, ясно понял, что в ее семье не принято говорить о смерти и раке. Отец Бекки выразился так: «Мы здесь не произносим слова на букву «р». Несмотря на это, а, быть может, именно поэтому Бекки записалась на званый ужин о смерти и совместную медитацию. Ради этого она проехала по самому забитому в Америке шоссе за пределами Атланты по пути в маленький городок Серенбе.

Бекки уютно устроилась на плюшевых коврах в экосообществе на курорте, источающем южное гостеприимство. Медитация смерти вот-вот должна была начаться, ее проводила Энжел Грант, чей уверенный голос заполнил темную комнату. Десятки южан легли в «позу трупа» на спину, закрыв глаза.

«Сконцентрируйтесь на вашем теле, на том, как оно реагирует на мои слова, – сказала Энджел. – Сосредоточьтесь на внутренних ощущениях. Здесь нет правильного и неправильного пути…

Из семи миллиардов человек, живущих сейчас на планете, почти никто не будет жив спустя столетие…»

Она на мгновение замолчала, позволяя словам заполнить комнату. Затем продолжила: «Состояние разума в момент смерти необычайно важно: если мы цепляемся за жизнь, ощущаем какое-то препятствие на пути или сопротивление, то наши страдания соразмерно увеличиваются. Некоторые медсестры хосписа рассказывали, что те пациенты, у которых остались какие-то неоконченные дела, незакрытые эмоциональные вопросы, испытывают большую боль, умирая».

«На выдохе начинайте расслаблять мускулы от макушки до стоп, – учила Энджел. – Позвольте себе погрузиться в эту комнату, это тело, этот вдох».

Пока Энджел проводила 75-минутную медитацию, описывая процесс.

Для Бекки ее тело никогда не было «полноценным». Временами оно причиняло неудобство, порой служило инструментом, но никогда не выступало как источник мудрости, как нечто, к чему стоит прислушаться. Она старалась отключиться от всего, что организм сообщал ей.

И вот, получив это новое видение, группа постепенно возвращалась в настоящий момент. Бекки смотрела вокруг и видела в глазах каждого тот же отблеск понимания. Звон тарелок из соседней комнаты привлек внимание группы. Свечи были зажжены, вино разлито по глубоким бокалам, а на столах стояли блюда фермерского Юга. Каждый называл имя умершего близкого, зажигал свечу и поднимал бокал в его честь. А затем Энджел задала тот самый вопрос:

– Почему у нас не принято говорить о смерти? Мы боимся? Что именно нас так пугает?