Пограничные земли в системе русско-литовских отношений конца XV — первой трети XVI в.

Но Василий III не отказался от своего замысла овладеть Смоленском. Новый поход не заставил себя долго ждать: передовые отряды уже 17 июля 1513 г. выступили в поход и, подойдя к Смоленску, «оступиша град»; затем 11 августа туда же были отправлены «большие воеводы» во главе с кн. Д. В. Щеней, а рать кн. В. В. Шуйского в тот же день двинулась к Полоцку; сам Василий III прибыл к Смоленску 22 сентября[954]. Б. Ваповский и анонимный автор «Нового известия» о событиях в Литве (судя по тексту, оно написано неким немецким наблюдателем в конце 1513-го — начале 1514 г.) оценивают численность русской армии в 80 тыс.[955]; кроме того, по тем же (наверное, завышенным) данным, 24-тысячное войско стояло под Полоцком и 8-тысячный отряд — под Витебском[956]. Однако, несмотря на большой перевес, ни одного из этих городов московские воеводы взять не смогли.

Все источники, и русские и иностранные, говорят об упорстве и стойкости жителей Смоленска. В течение многих дней город обстреливался из пушек и пищалей, «и стрелницу Крыношевскую розбиша… и града Смоленска людем великие скорби нанесе», — говорится в летописной повести, помещенной в сборнике с Иоасафовской летописью[957]. О непрерывных штурмах города в течение четырех с лишним недель повествует немецкое «Новое известие»: «Добрые люди в крепости рыцарски оборонялись, терпели большую нужду от врагов, а также голод, потом съели всех лошадей, решившись все-таки скорее съесть друг друга, чем сдаться; они жили в надежде, что их спасут, сожгли самый город и забрались в крепость… в ней было более 10 000 мужчин и женщин. Эти благочестивые достойны венца…»

[958]. Важно подчеркнуть, что здесь идет речь именно о «гражданском населении», а не о гарнизоне. Справедливость приведенной характеристики немецкого автора подтверждается совершенно независимым от него источником — свидетельством псковского летописца, отметившего упорство осажденных: когда крепость начали обстреливать из пушек, «и что ростепуть днем, и смольняне то ночью опять наделають»[959]. Здесь же приведена еще более выразительная деталь: «посылал к ним князь великий грамоты многие о добре и о зле, чтобы они задалися за великого князя… а смоляне не задашася за него»[960].

Ничего не добились и отряды, осаждавшие Витебск и Полоцк. Рано утром 4 октября витебляне совершили вылазку и сразили будто бы 500 московитов[961]. Упорно держался также Полоцк, осажденный, по польским сведениям (вероятно, преувеличенным), 20-тысячным войском[962]

; крепость выдержала множество штурмов[963]. Наконец, 1 ноября Василий III снял осаду Смоленска[964] и из-под Полоцка велел воеводам «итти коиждо по своим домом»; 21 ноября 1513 г. великий князь возвратился в Москву[965].

На этот раз передышка оказалась совсем короткой: уже 4 февраля 1514 г. великий князь «приговорил…, что ему итить к Смоленску в третие», а 30 февраля на Дорогобуж, а оттуда к Смоленску была отправлена рать во главе с кн. Д. В. Щеней[966]. Передовой полк под командой кн. М. Л. Глинского прибыл к Смоленску в середине апреля

[967]; следом прибыли остальные полки, и в середине мая началась очередная осада[968], оказавшаяся последней. 8 июня туда отправился сам Василий III в сопровождении своего двора[969]. Были испробованы разные средства воздействия на осажденных: и увещевания, угрозы, посулы (на этом поприще подвизался князь М. Л. Глинский: образцы его красноречия приводят Марцин Бельский и Станислав Гурский[970]), и более сильный «аргумент» — непрестанный артиллерийский обстрел[971]

. Наконец, в последних числах июля (30-го или 31-го, по разным данным[972]) крепость пала.

В источниках сохранились различные версии этого события. Согласно одной из них, Михаил Глинский склонил защитников города к сдаче[973], причем ряд авторов прямо говорят, что он действовал подкупом и обещаниями на воинов гарнизона, которым был хорошо известен (С. Герберштейн), на воинских командиров (Б. Ваповский, С. Гурский); по существу, о том же пишет М. Бельский: по его словам, Глинский через тех людей, кого знал в «замке», передал туда, что они, если сдадутся, сохранят все свое добро, а коли перейдут на московскую службу, то «великий князь московский будет вам платить за службу лучше, чем польский король»; по словам другого хрониста, М. Стрыйковского, Глинский вел переговоры с «жолнерами и иными смоленскими боярами»[974]. Сигизмунд в послании брату, венгерскому королю Владиславу, недоумевал, как эта крепость, выдержавшая в минувшие годы столь жестокие обстрелы и штурмы, теперь без всякого приступа, не понеся поражения и имея запасы продовольствия, открыла ворота врагу — «из-за преступления и вероломства некоторых наемных воинов и кое-кого из местной знати»[975]; Й. Деций тоже говорит об измене Смоленска, но отмечает, что крепость склонилась к этому после того, как долго и тщетно ожидала помощи от короля[976].