Погружение во тьму

Но после того, как было предложено придерживаться стиля "жить стало лучше, жить стало веселее", а народ оказался взнузданным до состояния столбняка, фиговые листки были отброшены. Лимузины, фешенебельные дачи, царские охоты, заграничные поездки и курорты, больницы-хоромы, дворцовые штаты прислуги, закрытые резиденции и, разумеется, магазины, ломящиеся от заморских товаров и изысканных яств, потому что-что другое, а выпивку и закуску "номенклатура", как и все выскочки, ценит, - все это сделалось узаконенной принадлежностью быта ответработников. Разумеется, в строгом соответствии с табелью о рангах - важностью занимаемой должности.

Тогда, в конце тридцатых годов, не была еще вполне изжита ненавистная для партийных боссов "уравниловка" - отголосок счастливо канувшего в преисподнюю периода ношения потертых кожанок, партмаксимума, сидения в голых кабинетах и привития личным примером населению пуританских нравов. Регламентация атрибутов власти еще не приобрела нынешние четкие грани етройной системы (поясню: если, например, заведующему отделом полагается всего место в служебном автобусе, то начальнику главка дается "Волга" в служебное время, а заму министра - она же в личное пользование. Второстепенному министру выделяется "Волга" в экспортном исполнении черная, а министру ведущего ведомства - Чайка", и так все выше, вплоть до бронированного персонального лимузина с вмонтированными фирмой "Роллс-ройс" баром, телевизором и прочими дорожными необходимостями... Та же шкала в закрытых распределителях. Кому под праздник приносят с почтением на дом пудовый короб со всякой снедью, а кто сам отправляется на улицу Грановского и получает строго по норме полкило балычка, звенышко осетрины, копченой колбасы, баночку икры - тут опять по чину: кому черной, а кому кетовой. Это - вожделенный кремлевский паек). Снабжались не по чину, отчасти стихийно - кто сколько урвет.

Но как бы ни было" большинство расходившихся по лагпункту, подгоняемых дневальными, обряжаемых в лагерную сряду новичков переживало внезапное и крутое ниспровержение, тем более горькое для многих, что этому резкому переходу "из князи в грязи" предшествовало длинное и упорное, унизительное выкарабкивание из низов.

Но было не только пробуждение у разбитого корыта, а еще и шок, встряска всего существа, вызванные полным крахом нехитрого миропонимания этих людей. Их крушение нельзя назвать нравственным, потому что длительное пребывание у власти, при полной безответственности и безнаказанности, при возможности не считаться ни с чьим мнением, критикой, законом, совестью, - настолько притупили у этих "государственных мужей" понимание того, что нравственно, а что безнравственно, понимание границ дозволенного, что они сделались глухи к морали и этическим нормам.

Тут удобно сослаться на появившееся в шестидесятых годах в самиздате сочинение Аксеновой-Гинзбург. Она очень честно рассказала, скрупулезно придерживаясь запомнившихся фактов, о своих тюремных и лагерных мытарствах, начавшихся в 1937 году. Ее воспоминания - это документ. Документ, характерный для лиц очерченного выше сословия "ответственных". Автор не то троц-кистка, не то вдова крупного партийца-троцкиста, то есть плоть от плоти этой породы. Как же неподдельно горячо она обличает "произвол", задевший ее "неприкосновенную" особу - ведь она старый член партии, сподвижница "вождей", проводница ленинских заветов! И какой конфуз: оказалась за решеткой и на этапе вместе с... да вот именно, почтеннейшая поклонница Льва Давидовича... с кем? Уж не назовете ли вы, Евгения Семеновна, врагами народа вот ту тройку бородатых работяг в лохмотьях, с наследственными мозолями на руках, которых оторвали вы от плуга, помогли разорить и благословили сослать сюда, на каторжную работу? Или этих двух истощенных лесорубов, что точат возле инструменталки топоры, обреченных сложить здесь кости только из-за того, что они, поверив вашим обещаниям, не уехали от вас подальше, а остались работать на КВЖД - один сцепщиком, другой стрелочником, - когда вы вырвали дорогу из цепких японских лап? Вы описываете, как выстраивали вас на поверки. Пройдемся с вами вдоль строя, вглядимся в лица, порасспросим... Из десяти вброшенных в этот ад - такой не могли видеть около ста лет назад Чехов на Сахалине и почти полтораста - Достоевский в "Мертвом доме", девять человек попали по выдуманному, вздорному обвинению.