Пойди туда – не знаю куда. Повесть о первой любви. Память так устроена… Эссе, воспоминания

Он еще крепче обнял ее и поцеловал. Саша улыбнулась, и ресницы ее задрожали (он вспомнил!), как будто порываясь взлететь.

– Нервы, – констатировала она, – это нервы. Прости… Ну вот, опять прости, – Сашенька рассмеялась, и он рассмеялся в благодарность за ее смех и погрузил пальцы в ее волосы. – Что ты делаешь с прической? Сумасшедший!

Она вдруг повернулась и сама крепко обняла его.

– Как хорошо, что ты отыскался. – И, точно слепая, вспомнив ладонью его лицо, прибавила вполголоса: – Я люблю тебя.

НЕ ТО ЧТОБЫ АНДРЕЙ НЕ ВЕРИЛ, что у Саши мог кто-нибудь появиться без него. Но того, другого не брал он в расчет.

Откуда, казалось бы, такое высокомерие в нем, склонном скорее к самоумалению, чем к преувеличенному представлению о себе. Но по его ощущению это и не было высокомерием.

Он был больше любого другого на ту самую иронию судьбы, которая сначала казалась пустым случаем, потом милостью, потом мучением. Он был больше их на его любовь к Саше. На ее любовь к нему. Объяснений тут не требовалось.

Поэтому, когда, заметавшись под его рукой, Саша заговорила свое: «Ах! Ах!», он досадливо отвернулся. А если это отголосок ее прежних отношений с другим? Чувство вины, долга, наконец. Но разве могло это так много значить теперь, когда они нашли друг друга?

И тут же он вспомнил, с каким гимназическим стыдом спрашивал новый адрес Саши в справочном бюро, как ждал несколько дней ответа, сколько было в нем сомнений, когда подходил к ее дому (а вдруг у нее гости? вдруг просто не узнает? или узнает, но посмотрит недоуменно и не пригласит войти?) – и ему стало не по себе. Он уже достаточно пережил, чтобы снова предаваться этим сомнениям и все же нашел в себе силы спросить прямо:

– Тебе не хорошо со мной?

– Ему сейчас плохо, – ответила Сашенька, – я это чувствую…

Андрей отметил, что Саша не сказала, будто ей с ним нехорошо. А это значит, что он был прав – в ней говорило чувство вины, а не что-нибудь другое. Он снова немного успокоился.

– Сегодня лошадь валялась в траве, как будто чесала свой круп. Говорят, это к дождю, – сказал он.

– А сейчас и так дождь. Разве ты не слышишь?

Андрей натянул на себя край холодного одеяла и решил, что настала пора задать вопрос, после которого возвращение к прежнему разговору окажется невозможным.

– Ты любишь его? – Только тут, в ожидании Сашиного ответа, Андрей осознал цену риска. А когда Саша ответила, понял, что вопрос был авантюрный, потому что такую цену он заплатить никогда не сможет.

Саша ответила:

– Да.

Теперь ему полагалось встать и уйти. Этот вариант нужно было предполагать, еще когда он задавал свой вопрос. Уход и был той ценой, которая могла оплатить вопрос.

Ответ.

Андрей встал. Подошел к окну. Ему показалось, что он услышал, как в школе напротив автоматически прозвенел звонок, собирая на несуществующий урок разметавшихся во сне учеников. Дождь ударял по тополям, а ему представилось, что на кухне доходит яичница. Андрей почувствовал, что хочет есть. Но этот вариант с яичницей был столь же доступен, сколь и мучительно невозможен теперь.

Два дня, проведенные с Сашей, уже отдалились и заняли свое место в небывалом и привычном для него когда-то. И сам он, казалось, снова был прежним. На минуту представилось кресло, в котором ему так уютно думалось о Саше. И ночные дома, без очертаний, только с уходящими в их нутряную глубину электрическими окнами, казавшиеся плывущими кораблями. Теперь он тоже был на одном из этих кораблей, везущих счастье. Но настала пора сходить.

– Иди ко мне, – вдруг позвала Саша. Он подошел, стал у постели. Теперь он мог разглядеть ее улыбку.

Андрей снова подумал, что то «да» вырвалось у Саши словно бы назло счастью, в котором она теперь пребывала. Ложное чувство вины?

Ведь чувства, придумал он тут же, подобны живым существам: едва возникнув, неудержимо стремятся к количественному накоплению, к росту, к самосознанию, что ли. И если в этом процессе недостает действительных опор, они, не задумываясь, изобретают мнимые. Этой мнимой опорой и было то признание, которое наперекор своему счастью, даже в укор ему, в отместку, может быть, сделала Саша.

Но эта догадка не принесла утешения.

В сущности, он был участником заурядного адюльтера. Андрей подставил того, другого, на свое место, и более даже того – представил вместо Саши другую. И ничего в мире не изменилось.

Самое странное, картинка эта прекрасным образом заместила хаотический рисунок его мучений и оставила одну лишь, понятную, ясную, недолговечную линию радости. С ней исчезало то роковое, что все эти годы влекло его к Саше.

Он подумал, что, в сущности, вся его любовь состояла до сих пор из ожидания и разлуки.

Что это – извечное свойство души или изъян характера? Почему живем мы либо в будущем, либо в прошедшем и лишь в настоящем нет для нас дома?

В эти три дня Саша заставила его жить настоящим, которое все время уходило и уже как бы погружало его в тоску по прошедшему. Он любил ее любящую и полуотвергающую.

Андрей впервые подумал о «третьем» без неприязни.

– Расскажи о нем, – попросил Андрей. – Кто он?