Поиграй со мной

Дженни поворачивается в мою сторону, положив ноги на подушку между нами. Пальцы ее ног выкрашены в бледно-розовый цвет, резко контрастирующий с черными ногтями на руках.

— Ого! Какая большая разница в возрасте.

— Мои родители расстались на пару лет, а потом снова сошлись, и были слишком заняты. Когда мне было тринадцать, я услышал больше нужного, и они снова поженились. Девять месяцев спустя появилась Алекса. Я быстро научился убегать из дома, когда они смотрели на друг друга тем самым взглядом.

Дженни хихикает, вытягивая ноги, упираясь пальцами в мое бедро. Она либо не замечает, либо ей все равно.

— Это здорово, что у них все получилось. Ты, должно быть, был счастлив.

— Определенно, — больше всего я рад, что мой папа впервые на моей памяти был трезв. — А какими танцами ты занимаешься?

— В основном контемпорари. Это мое любимое направление. Я выросла на балете, но влюбилась, когда открыла для себя контемпорари.

— Почему так?

Она морщит нос.

— В балете слишком много правил.

— И тебе не нравится следовать им?

Она ухмыляется.

— Не особо. Это еще убивало мои ноги, — она пожимает плечами. — Контемпорари больше похоже на меня. Я ни о чем не думаю, просто слушаю музыку и двигаю телом. Это освобождает так, как не освобождал балет. По крайней мере, меня. Я чувствовала себя слишком ограниченной, и все, что я хотела сделать, это выделиться.

— Это довольно круто. Должно быть, приятно найти свое место.

Лицо Дженни загорается также, как лицо моей младшей сестры Габби, когда я отвечаю ей в FaceTime. Она сжимает мое предплечье.

— Скоро мой рождественский концерт. Ты можешь прийти посмотреть с Картером и Оливией. Эммет и Кара тоже будут.

Ее улыбка исчезает при виде моей нерешительности и непонимающего выражения лица. Она отпускает мою руку, отводит взгляд и уходит. Я наблюдаю за тем, как ее личность ускользает, когда она снова замыкается в себе, прячась за той стеной, которую возвела, чтобы держать людей на расстоянии.

Но эта ее версия, что есть здесь сегодня вечером — она легко разговаривает и смеется со мной, я хочу сохранить это.

— Я уезжаю домой на пару дней на Рождество, но если все сложится, я обязательно приду посмотреть, как ты разнесешь эту сцену.

Мгновение она настороженно смотрит на меня, прежде чем ее плечи расправляются, а ноги опускаются обратно и касаются моего бедра.

— Не хочу хвастаться, но я там лучшая.

Я щелкаю ее по ноге.

— Ох уж эта самовлюбленность Беккетов, — она хихикает, отбрасывая мои пальцы. Когда ее ноги оказываются у меня на коленях, я накрываю ее лодыжки рукой.

— Конечно, но я надрывала задницу, чтобы стать уверенной в себе и своем таланте, поэтому этот титул принадлежит мне по праву.

— Мне это нравится. Ты должна быть уверена в себе и гордиться собой.

Наши взгляды встречаются, когда мы улыбаемся друг другу. Я любуюсь ее глубокими ямочками на щеках, губами в форме сердечка, тем, как они изгибаются в правом уголке, будто у нее есть секрет.

У меня возникает непреодолимое желание придумать причину, по которой мне пора убираться отсюда, тем более что за то время, пока мы болтали, игра закончилась. Вместо этого мой рот открывается, и я не знаю, что сейчас произнесу, пока это не прозвучит.

— Хочешь, досмотрим фильм до конца?

Блять. Это ошибка.

Потому что двадцать минут спустя Дженни наполовину превратилась в какое-то буррито из одеяла, прижимает к груди подушку, и сильно дрожит от рыданий: по телевизору звучит песня Элтона Джона «Ты чувствуешь любовь сегодня ночью?» (англ. ‘Can You Feel The Love Tonight’), а я просто подвываю.

— Заткнись! — она швыряет подушку мне в лицо.

— Это даже не грустная часть!

— Это эмоциональная часть! Они нашли друг друга после стольких лет разлуки, и они были лучшими друзьями, и это… это… это… заткнись! Перестань смеяться надо мной!

Я этого не делаю, но уворачиваюсь от второй подушки, которую она бросает. Дублин совершенно невозмутимо дрыхнет у камина, хотя эта девушка рядом со мной всю ночь была очень шумной.

— Ты вся такая «плохая девчонка», но я три раза видел, как ты плакала только на этой неделе, и два из этих раза были сегодня вечером во время просмотра мультиков.

Она даже больше не швыряет подушку, просто прижимает ее к моему лицу, пытаясь задушить меня, ее тело извивается напротив моего. Мой смех, кажется, только подстегивает ее.

Дженни толкает меня в сторону, и я опрокидываюсь на спину, она оказывается у меня между ног.

— Заткнись… Медвежонок… Гаррет!

— У меня три младших сестры. Ты не выиграешь, солнышко.

— Я росла с Картером, — ворчит она, сжимая мои руки и пытаясь прижать меня к дивану. — Он выводил меня из себя каждый день.

— Конечно, — я обвиваю одной рукой ее талию и разворачиваю, прижимая ее к себе, мои пальцы на ее запястьях. — Но я не твой брат.

И слава, блять, богу.

Дженни смотрит на меня из-под темных ресниц, ее щеки порозовели, губы от прерывистого дыхания приоткрыты. Наши груди поднимаются и опускаются вместе, быстро и тяжело, как грохот у меня в ушах. Я болезненно ощущаю теплое местечко между ее бедер, где хочу быть сам, в моей грудь бурлит желание.