Поймай меня, если сможешь

Я чувствовал, что люблю Розали по-настоящему, и искренне хотел жениться на ней, но в сложившихся обстоятельствах попросту не видел, как это осуществить.

Однако Розали думала, что выйдет за меня замуж. И ее родители думали, что она выйдет за меня замуж. Они с радостью устремились вперед во весь опор, назначив свадьбу через месяц, составляя список приглашенных, планируя прием и делая все, что делают родители и дочь, когда ей вот-вот суждено стать невестой. Я принимал участие во многих из этих дискуссий, внешне радостный и с нетерпением дожидающийся этого дня, а внутренне терзаемый чувством вины, сгорающий со стыда и крайне несчастный. Я сказал Розали и ее семье, что мои родители уехали в отпуск в Европу, и они согласились, что должны подождать возвращения моих близких, по моим словам, ожидающегося через десять дней, прежде чем приступить к окончательному воплощению каких-либо планов.

– Я уверена, что твоя мама захочет приложить ко всему этому руку, Фрэнк, – сказала мать Розали.

– Не сомневаюсь, – солгал я, хотя был уверен, что скорее моя мать захочет наложить руки на меня.

Я не знал, как быть. Я жил в доме Розали, в гостевой комнате, и по ночам, лежа в постели, слышал гул голосов ее родителей из комнаты через коридор напротив, понимая, что они говорят о свадьбе дочери с таким чудесным молодым человеком, и чувствовал себя хуже некуда.

Однажды днем мы с Розали отправились покататься на велосипедах. Поездка привела нас в парк. Мы уселись в тени исполинского дерева, и Розали, как обычно, принялась щебетать о нашем будущем – где мы будем жить, сколько заведем детей и так далее. Глядя, как она говорит, я вдруг ощутил, что она поймет, что она любит меня достаточно крепко, чтобы не только понять, но и простить. Одной из черт, которую я любил в ней больше всего, была ее способность к состраданию.

Я ласково зажал ей ладонью рот.

– Розали, – произнес я, изумившись собственному спокойствию и самообладанию. – Мне нужно сказать тебе кое-что, и я хочу, чтобы ты попыталась понять. Не люби я тебя так сильно, я бы не сказал тебе всего этого, потому что никогда и никому не говорил то, что открою тебе. А тебе я говорю, Розали, потому что люблю тебя и хочу, чтобы мы поженились.

– Розали, я вовсе не пилот «Пан Американ». Мне не двадцать восемь, Розали. Мне девятнадцать. Меня зовут не Фрэнк Уильямс. Меня зовут Фрэнк Абигнейл. Я жулик, Розали, притворщик и чековый мошенник, и меня разыскивает полиция всей страны.

Она в шоке воззрилась на меня.

– Ты серьезно? – наконец вымолвила она. – Но мы встретились с тобой в аэропорту. У тебя есть летная лицензия. Я ее видела! У тебя удостоверение «Пан-Ам». Ты был в форме, Фрэнк! Зачем ты все это говоришь, Фрэнк? Что на тебя нашло? – Она издала нервный смешок. – Ты меня разыгрываешь, Фрэнк!

– Нет, Розали, – покачал я головой, – вовсе не разыгрываю. Все сказанное мной – правда, – и я выложил ей все без утайки, от Бронкса до Дауни.

Я говорил добрый час, следя за выражением ее лица, и видел, как в ее глазах отражаются то ужас, то недоверие, то мука, то отчаяние и жалость, прежде чем ее чувства скрылись за пеленой слез.

Спрятав лицо в ладонях, она неудержимо рыдала, казалось, целую вечность. Потом взяла мой носовой платок, утерла глаза и лицо и встала.

– Поехали домой, Фрэнк, – негромко проронила она.

– Ты езжай, Розали, – ответил я. – Я скоро следом, мне надо побыть одному. И еще, Розали, никому ничего не говори, пока я не появлюсь. Я хочу, чтобы твои родители услышали все это из моих уст. Обещай мне это, Розали.

– Обещаю, Фрэнк, – кивнула она. – До скорой встречи.

И она покатила прочь – прекрасная женщина, выглядевшая в этот момент жалкой и одинокой. Забравшись на свой велик, я поехал по окрестностям, погрузившись в раздумья. Вообще-то, Розали не обмолвилась почти ни словом. Она определенно не сказала мне, что все в порядке, что она прощает меня и все равно выйдет за меня замуж. Я даже не знал, что она думает на самом деле или как отреагирует, когда я снова появлюсь в ее доме. И вообще, стоит ли мне возвращаться? В ее доме из моего осталась лишь кое-какая спортивная одежда, пара костюмов, белье да набор для бритья. Свой мундир я оставил в номере мотеля в Сан-Франциско, а фальшивое удостоверение и липовая летная лицензия лежали у меня в кармане. Я ни разу не говорил Розали, где живу. Всякий раз либо звонил ей, либо наведывался в ее дом. А когда она как-то раз спросила, сказал, что живу у пары чокнутых пилотов в Аламеде, но у них настолько не все дома, что в апартаментах нет ни телефона, ни телевизора.

Моя прекрасная Розали настучала на меня.

Ответ ее вроде бы удовлетворил. Она была ничуть не любопытна, воспринимая людей такими, какими те себя преподносили. Это была одна из причин, по которым я наслаждался ее компанией и встречался с ней чаще, чем обычно. Рядом с ней я чувствовал себя в безопасности.