Этот дивный день клонится к закату. Заходящее солнце золотит молодые листья. Кажется, будто мир окутан дымкой оптимизма. Снова поговорив по телефону с писательницей, которая переживает ступор, я слышу прекрасные новости – она решила не садиться за чтение, а все-таки попробовать писать. Она повесила над столом мой слащавый девиз и, к собственному величайшему удовлетворению, проработала целых две страницы, вновь обретя понимание, куда ей двигаться завтра. Когда она рассказывает о победе над ступором, голос ее ровен, в нем слышится собранность. Сегодня весь трагизм ушел в работу. Должно быть, есть все же Бог на небесах.
Одного стакана мне будет слишком много, а тысячи – недостаточно.
Всем нужен тихий оазис, который будет навевать нам мысли о красоте и безмятежности. Одни отыщут его на природе, в сосновом лесу или близ извилистого ручья. У других, горожан, место красоты будет рукотворным – церковь или синагога, которую не затрагивают уличный шум и суета.
Выделите полчаса и отправляйтесь в то место, на которое отзывается ваша душа. Возьмите блокнот или просто посидите в тишине, не препятствуя вольному течению мыслей и образов. Высящееся над лесом дерево может подарить чувство достоинства и мудрости. Витражное окно осенит благоговением. Позвольте себе воспринять то необычное чувство, что на вас снизойдет. Ощутите связь с силой, большей, нежели вы сами. Возможно, придет озарение, и вы поймете, как более полно прожить эту жизнь. Покинув свое место красоты, вы унесете с собой новый заряд оптимизма и убеждение, что на многое способны.
Алкоголь не приносит утешения и не заполняет пустоту в душе. Он лишь заполняет собой то место, где должен быть Бог.
Ни о чем не жалеть
Прошлым вечером я была приглашена на званый ужин в самом утонченном обществе – настолько утонченном, что после общения с этими людьми так и подмывает перерезать себе вены. Застольная беседа состояла сплошь из свежих сплетен, «инсайдерских сведений» о книгоиздательском мирке и о гадостях, мерзостях и пошлостях, которые в нем творятся. Я слушала эти разговоры, и в груди что-то сжималось. Я ведь как раз писала эту книгу, и позволь я себе хоть на миг задуматься о том, как тщетны мои потуги, оказалась бы, пожалуй, на грани самоубийства.
Я тянусь к людям светлым, легким, а вместо этого пришлось сидеть за обеденным столом, немея от нарастающего ужаса. Имена, имена, каждое – громче и известнее предыдущего. В ушах эхом отдавались гаденькие смешки. Ощущая себя неотесанной деревенщиной, проклинала свое провинциальное происхождение. Да я в жизни не сумею поддержать беседу с этими «настоящими» нью-йоркцами! Что вообще можно сказать людям, которые веруют в The New York Times и всегда знают, с кем вы знакомы? The New York Times не печатает рецензий на книги вроде моих – из категории «помоги себе сам», да еще с упоминанием Бога, – и все же до сих пор я вполне успешно издавалась. Может, по чистой случайности? Как ни крути, а модной литературой мои творения не назовешь.
Опьянение – временное самоубийство.
А ужин все тянулся и тянулся. Звучали новые имена. Вы знаменитый писатель? Забудьте! Эти писатели так знамениты, что на короткой ноге со знаменитыми издательствами. Представьте, каково это – позвонить в редакцию и попросить к телефону Жаклин Онассис! У меня-то все было совсем не так: я тыкалась туда-сюда и уж точно не имела высоких связей. Я не знала «больших» людей. Я знала и умела только одно: писать, да и в том порой сомневалась.
Пьянство – это добровольное сумасшествие.