Поиски Бога

Мы все уже родились сомневающимися. Первый звук, который мы издаем, – это крик ужаса. «Что это за мир, в который я пришел? – кричит младенец. – Получу ли я здесь то, что мне нужно? Есть ли здесь кто-нибудь, кто сделает для меня все необходимое? Можно ли действительно быть уверенным, что кто-нибудь накормит и оденет меня, позаботится обо мне? Могу ли я на самом деле быть спокойным?»

Естественным образом младенец не верит, что все­ленная проявит чуткость к его потребностям. Ребенок хочет доказательств: сытого живота, сухих пеленок, теплой постели, бережного отношения. Тогда, и только тогда, он станет доверять.

Не имея естественной склонности предполагать, что наивысшая инстанция в мире благосклонна к нему, каждый ребенок с момента рождения познает страх. И по мере взросления детей их жизненный опыт увеличивает этот страх. Они могут стать жертвами войны или нищеты. Родители могут не заниматься ими или жестоко с ними обращаться. Но даже если им не нанесут особых травм, они все равно испытывают этот страх. Жизнь сама по себе есть травма, непредсказуемый спектакль, который подпитывает испытываемый нами ужас.

Сомнение в Божьей доброте порождает страх одиночества в зыбком и непредсказуемом мире. Страх, в свою очередь, оборачивается гневом по отношению к Богу, так мало делающему для нашей защиты.

Первоначальное сомнение быстро уступает место ужасу, когда мы осознаем свою абсолютную зависимость от ненадежного мира. Затем, так же быстро, ужас оборачивается яростью: «Со мной что-то не так, если я хочу того, что никто не в силах мне дать? Я не принимал решения нуждаться в любви, которую невозможно получить. Кто-то принял это решение за меня, а затем отказался дать мне любовь. Это просто нечестно. Эта боль, от которой нельзя уйти, заставляет меня сходить с ума от злости!»

На кого направлены эти чувства? На того, кто в конечном итоге отвечает за жизнь. И на того, кто призывает нас доверять ему, но не заслуживает доверия, потому что не отвечает незамедлительно на наши требования. На того, кто изображает себя непобедимым, могучим и безмерно добрым, но не защищает нас от плохого обращения. Гнев младенца направлен на мать и отца, а в конечном итоге – на Бога.

Падшему сознанию вполне естественно гневаться на Бога. Если Божий Дух не вмешивается, то каждый из нас учится рассуждать приблизительно так: «Если Ты такой хороший, то как получилось, что Ты позволил этому человеку дотронуться до меня? Почему не уберег мою мать от болезни? Почему допустил, что я стал калекой и у меня в ногах нет силы?»

В основе природы нашей падшей личности лежит сомнение в Божьей доброте. Оно порождает в нас страх перед одиночеством в ненадежном мире, а также гнев по отношению к Богу, Который делает так мало, чтобы защитить нас от страданий. А затем в чашу нашего гнева добавляется еще одна капля: когда мы обращаемся к Богу за помощью, Он говорит нам, что мы уже сейчас не любим Его и не делаем добро другим, в этом и есть наша вина. Для многих эта капля оказывается последней.

СВЕСТИ СЧЕТЫ С БОГОМ

Ни страх, ни гнев не могут заставить меня прекратить задавать вопросы; фактически, они заставляют меня спрашивать еще больше. Я знаю, что Бог не поддастся моей дерзости и не ответит на них, но продолжаю спрашивать, потому что что-то внутри меня хочет задавать вопросы независимо от того, получаю я на них ответы или нет. Кажется, что смысл вопросов именно в том, чтобы задавать их. Когда я облекаю свое смятение в слова, это создает во мне какое-то успокоительное ощущение силы, помогающее справиться с необъяснимым безумием жизни.

Довольно часто создается впечатление, что мои вопросы порождаются не любопытством человека, жаждущего наставления, а возмущенным негодованием того, кто чувствует себя преданным. Как бы странно и нелепо это ни звучало, но мне кажется, что я хочу свести счеты с Богом. Какая-то извращенная сила в моей душе фактически хочет бросить вызов Богу! Перспектива победы весьма призрачна, но сама борьба вызывает прилив дьявольского воодушевления. И хотя я знаю, что потерплю поражение, но мне кажется, что через пару раундов я сумею встать на ноги.

А не может ли быть так, что та же самая сила движет и сатаной? Он должен знать, что с Богом ему тягаться бесполезно. Он должен отдавать себе отчет в том, что в итоге его ждет неминуемое поражение. Но он продолжает биться, чтобы узурпировать престол Божий. Почему? Может быть, ярость и ненависть сделали его слепым к своей участи? Может быть, его настолько опьяняет возможность использования производной силы против Того, от Кого эта сила произошла? Самый ужасный вопрос таков: в своем желании бросить вызов Богу не продолжаю ли я по-прежнему нести в себе образ отца тьмы, невзирая даже на то, что уже не принадлежу его семье?

КОГДА БОГА ЗАСТАВЛЯЮТ ДОКАЗЫВАТЬ СВОЮ ЛЮБОВЬ

Вместо того, чтобы ужаснуться собственной дерзости по отношению к Богу, я порой испытываю самодовольство. Я думаю, что Бог может опровергнуть мои хорошо доказанные обвинения, бросающие вызов Его утверждениям о доброте.