Поющие в терновнике

По глубокому, густо заросшему лесом ущелью дорога взбиралась в гору, в глубь материка; на дне ущелья ревела и грохотала набухшая, полноводная река, а в одном месте откуда-то сверху в нее низвергался, пересекая дорогу, великолепный водопад. И они проехали между отвесной скалой и падающим вкось потоком, под влажно мерцающей аркой — причудливым сплетением света и теней. Чем выше в гору, тем становилось прохладней, в воздухе разливалась чудесная свежесть, — а Мэгги уже и забыла, как легко дышится, когда прохладно. Джунгли клонились над дорогой, вставали сбоку сплошной пугающей, непроницаемой стеной. Древесных стволов было не разглядеть под тяжелым покровом густолистых лиан, они перекидывались с вершины на вершину, тянулись непрерывно, нескончаемо, будто на весь лес наброшена исполинская завеса зеленого бархата. Но под этими зелеными сводами перед глазами Мэгги мелькали то изумительный цветок, то бабочка, то колесо паутины и, точно ее неподвижная ось, большущий, в нарядных крапинках, паук, то невиданные грибы, въедающиеся в поросший мхом ствол, то птицы с длинными развевающимися алыми и золотистыми хвостами.

Озеро Ичем лежало на плоскогорье, прелестное в безупречной рамке незатоптанных берегов. Перед заходом солнца Мэгги с Люком вышли на веранду пансиона поглядеть на эти тихие воды. Мэгги хотелось досмотреть, как большие летучие мыши, пожирательницы плодов (еще их называют летающими лисицами), слетаясь на кормежку, кружат в небе, точно вестницы Страшного суда. С виду они страшны и отвратительны, но на удивленье робки и совершенно безвредны. При виде темной стаи, трепещущей в расплавленном золоте заката, замирало сердце; в Химмельхохе Мэгги каждый вечер выходила на веранду поглядеть на них.

А какое это блаженство — мягкая прохладная постель, здесь-то не страшно шевельнуться, простыня не промокнет от пота и не надо будет осторожно передвигаться на другое место, зная, что прежнее все равно не просохнет. Люк достал из своего чемодана плоский коричневый пакет, вынул пригоршню каких-то круглых вещиц и разложил в ряд на ночном столике.

Мэгги взяла одну такую штучку, повертела в руке. Спросила с любопытством:

— Это что?

— Французский подарочек. — Люк успел забыть свое решение двухлетней давности не говорить ей, что он пользуется противозачаточными средствами. — Я сперва надеваю эту штуку, а уж потом можно и к тебе. Иначе, пожалуй, еще заведешь ребенка, а нам нельзя себе этого позволить, пока у нас нет своего дома. — Он сидел на краю кровати голый, исхудалый, кожа да кости. Но синие глаза его блестели, он потянулся к Мэгги, сжал руку, в которой она все еще держала «французский подарочек». — Мы уже почти у цели, Мэг, почти у цели! По моим расчетам, еще пять тысяч — и мы сможем купить лучший участок, какой найдется к западу от Чартере Тауэрс.

— Тогда считай, что мы его уже купили, — очень спокойно, ровным голосом сказала Мэгги. — Я напишу епископу де Брикассару и попрошу у него эти пять тысяч взаймы. Он не станет брать с нас проценты.

— И не думай! — прикрикнул Люк. — Черт подери, Мэг, есть у тебя гордость? Мы свое заработаем, а одалживаться ни у кого не станем! Сроду я ни у кого в долг ни гроша не брал избрать не стану.

Она не слушала, только смотрела на него, глаза заволокло красным туманом. Еще никогда в жизни не испытывала она такой ярости! Врун, жулик, эгоист! Да как он смел так обмануть ее, лишить ребенка, морочить басней, будто он хочет стать скотоводом! Ему и так прекрасно живется с этим Арне Свенсоном на рубке тростника.

Она и сама удивилась, как сумела скрыть бешенство, и опять заговорила о том, что лежало у нее на ладони.

— Объясни, что такое эти подарочки. Почему из-за них у меня нет ребенка?

Люк подошел, остановился у нее за спиной, и Мэгги вздрогнула; он подумал, что его прикосновение ее волнует, но Мэгги понимала — ей противно.

— Ты что же, совсем ничего не знаешь, Мэг?

— Ничего, — солгала она; впрочем, о таком она и правда ничего не знала, не помнила, чтобы о таких штуках говорилось хоть в одной книге.

Его беспокойные руки мяли ей грудь.

— Понимаешь, когда я… готов… без этого все остается в тебе, и тогда получается ребенок.

Так вот оно что! Нашел защиту от детей! Жулик!

Люк погасил свет, увлек Мэгги на кровать, и очень скоро Мэгги услышала те же звуки, что тогда в гостинице в — Дании, и теперь поняла: он готовится. Жулик! Но как его перехитрить?

Она терпела, стараясь не показать, как ей больно. Почему должно быть так больно, если то, что они делают, вполне естественно?

— Тебе это не нравится, а, Мэг? — спросил потом Люк. — Видно, ты совсем для этого не выросла, если тебе и сейчас так больно, а не только в первый раз. Ладно, больше не буду. Ты ж не против, когда мне хватает твоих грудей, верно?

— Ох, не все ли равно? — устало отозвалась Мэгги. — Если ты не будешь делать мне больно, пусть будет так.

— Маловато в тебе пылу, Мэг!

— Для этого-то?!