Поющие в терновнике

— Должно быть, вы недоумеваете, что после стольких лет привело меня в Австралию, — заговорил наконец кардинал, не глядя на Мэгги. — Знаю, я не всегда должным образом заботился о том, как складывается ваша жизнь. Еще с тех дней, когда я впервые познакомился с вашей семьей, я думал больше о себе, прежде всего о себе. А когда святейший Папа в награду за мои труды на благо церкви удостоил меня кардинальской мантии, я спросил себя: что могу я сделать для семейства Клири, чем доказать, что судьбы их я принимаю близко к сердцу. — Ральф перевел дух, глаза его были прикованы не к Мэгги, но к Фионе. — Я вернулся в Австралию, чтобы сделать все, что в моих силах, для Фрэнка. Помните, Фиа, что я вам говорил, когда умерли Пэдди и Стюарт? Двадцать лет прошло, а я все не мог забыть, какие у вас тогда были глаза. Такая живая душа, такая сила духа загублена.

— Верно, — вырвалось у Боба, он неотрывно смотрел в лицо матери. — Это верно.

— Сейчас Фрэнка условно освобождают, — сказал де Брикассар. — Только этим я и мог доказать вам, как близко к сердцу я все принимаю.

Если он надеялся, что во тьме, в которую долгие годы погружена была Фиа, разом вспыхнет ослепительный свет, его ждало разочарование: сперва замерцала лишь слабая искорка, быть может, под гнетом прожитой жизни ей никогда уже по-настоящему и не разгореться. Но таким великолепным, неудержимым светом засияли глаза сыновей, что Ральф понял — он живет не напрасно, подобного чувства он не испытывал со времен войны, когда всю ночь проговорил с юным немецким солдатом, носящим необыкновенно громкое, звучное имя.

— Спасибо вам, — сказала Фиа.

— Вы примете его, если он вернется в Дрохеду? — спросил Ральф братьев Клири.

— Здесь его дом, где же еще ему быть, — сказал Боб, как говорят о том, что само собою разумеется.

Все согласно закивали, только Фиа словно поглощена была чем-то, видимым ей одной.

— Фрэнк стал совсем другой, — мягко продолжал Ральф. — Прежде чем приехать сюда, я побывал в Гоулберне, сказал, что его выпускают, и дал понять, что в Дрохеде все давным-давно знают, где он и почему. Он не был ни возмущен, ни огорчен, по одному этому вы можете понять, как сильно он изменился. Он только… признателен. И очень хочет опять увидеть всех родных, особенно вас, Фиа.

— Когда его выпускают? — спросил Боб и откашлялся. Видно было: он и рад за мать, и опасается — что-то принесет им возвращение Фрэнка.

— Через неделю или две. Он приедет вечерним почтовым. Я предлагал ему лететь, но он сказал, что предпочитает приехать поездом.

— Мы с Пэтси его встретим, — с жаром вызвался Джиме, но тотчас разочарованно прибавил:

— Ох, мы же не знаем его в лицо!

— Нет, я сама его встречу, — сказала Фиа — Я поеду одна. Не такая уж я дряхлая старуха, вполне могу довести машину до Джилли.

— Мама права, — решительно вмешалась Мэгги, перебивая братьев, которые попытались было хором запротестовать. — Пускай мама одна его встречает. Ей надо первой его увидеть.

— Ну, мне нужно еще поработать, — хмуро сказала Фиа, поднялась и отошла к письменному столу.

Пятеро братьев встали разом, как один человек. Боб старательно зевнул.

— А нам пора спать, так я полагаю, — сказал он. Потом застенчиво улыбнулся Ральфу. — Утром вы отслужите мессу, а мы послушаем, прямо как в прежние времена.

Мэгги сложила вязанье и поднялась.

— Я тоже иду спать, Ральф. Спокойной ночи.

— Спокойной ночи, Мэгги. — Он проводил ее взглядом, потом обернулся к Фионе, которая уже склонилась над письменным столом. — Спокойной ночи, Фиа.

— Что? Вы мне? Простите, я не слышала.

— Я сказал, спокойной ночи.

— А-а. Спокойной ночи, Ральф.

Ему не хотелось подниматься наверх сразу вслед за Мэгги.

— Я, пожалуй, немного пройдусь перед сном. Знаете что, Фиа?

— Да? — рассеянно уронила она.

— Вам ни на минуту не удалось меня провести. Она презрительно фыркнула, жутковато прозвучал этот короткий смешок.

— Вот как? Не знаю, не знаю.

Поздний час, небо полно звезд. Южные звезды свершают свой путь в вышине. Он навсегда их утратил, а они все те же, слишком далекие, они не греют, недосягаемые — не утешают. Они ближе к Богу, что затерялся меж ними неуловимым облачком пара. Долго стоял Ральф под звездами, запрокинув голову, слушал шепот ветра в листве деревьев, улыбался.

Ему не хотелось проходить мимо Фионы, и он поднялся наверх по лестнице в другом крыле дома; а ее лампа все горела, темный силуэт склонился над письменным столом — она еще работала. Бедная Фиа. Как страшно ей, наверно, сейчас лечь в постель, но, быть может, когда Фрэнк будет уже дома, ей полегчает. Быть может…

Наверху Ральфа оглушило глубокой тишиной; для тех, кому вздумается бродить среди ночи, горела на столике у окна маленькая керосиновая лампа; в окно залетал ночной ветерок, парусом вздувал занавески, и слабое пламя вздрагивало под хрустальным абажуром. Ральф прошел мимо, под ногами лежал плотный ковер, и шаги были неслышны.