Пока бьют часы

А если и выходили, то лишь для того, чтобы, придерживая обеими руками колпак, добежать до кареты и сесть в нее.

Поэтому весь дворец был украшен флагами. А с перил свешивались ковры, похожие на высунутые языки.

На площадь выходило три улицы. Эти три улицы были похожи на три реки, впадающие в одно море.

По ним текли и текли толпы народа. Посреди площади стояли четыре виселицы. И все, кто пришли на площадь, вздрагивали, когда видели эти виселицы.

А солнце светило все так же ярко и весело. Ведь оно не понимало, что здесь должно произойти. Но люди, которые пришли сюда, прекрасно все понимали. У мужчин лица были мрачные и решительные. А у женщин - испуганные и печальные.

- Надо казнить преступников как-то побыстрее. - Цеблион извивался, крутился возле короля. - Както скоренько, уютненько, незаметненько... Не нравятся мне что-то сегодня лица этих мужланов. И главное - их глаза, глаза... Случайно вы не видели моего сына?

- Ишь, испугался этих уродов!!! - рассмеялся Министр Войны. - Да они побоятся и подойти к виселицам!!! Двадцать пять пушек выстрелят в них разом, пусть только посмеют приблизиться!!!

- Эй, назад, голодранцы, нищие! Один шаг - и будем стрелять! - кричали пушкари. Лица у них были зверские, налитые кровью. В руках они держали зажженные факелы.

- Ах вы, проклятые, что у вас, детей, что ли, нет? - всхлипывала тетушка Пивная Кружка, стоявшая в толпе. Глаза у нее были красные, а нос удивительно распух. - А эти ваши невидимки, что в них хорошего, кроме красоты-то? Казнить такую девчонку! Такую славную и работящую! А они еще радуются, смеются...

Действительно, над площадью пронесся веселый смех, зазвучали нетерпеливые, возбужденные голоса. Высокие двери дворца торжественно распахнулись.

Оркестр заиграл любимую песенку короля, а все придворные громко подхватили:

Буби, пуп и, буби,

Бом!

Буби-бом!

Буби-бом!

Но в это время раздались совсем другие звуки. Совсем не похожие на веселый смех и музыку.

Это зазвенели цепи и уныло заскрипели двери тюрьмы.

- Ох! - разом выдохнула вся площадь.

Из дверей тюрьмы вышли Татти, Щетка, Великий Садовник и Невидимый Трубач.

Первой шла Татти. Ее лицо было зеленоватым от бледности. Руки вяло опущены. Губы белые. От ресниц на щеках лежали длинные неподвижные тени. Она совсем не была похожа на живую девочку.

За ней шел Великий Садовник, обнимая за плечи Щетку. Его старая рука казалась голубой на черном плече. Позади вздыхал и что-то бормотал о похоронном марше Невидимый Трубач.

- Изверги! - всхлипнула тетушка Пивная Кружка. - До чего девчонку довели. Наверное, совсем не кормили!

Невидимки радостно зашевелились. Засмеялись, злорадно захихикали.

- Глупая девчонка, так тебе и надо!

- Вот теперь ты пожалеешь!

- Папочка, а почему она не плачет? - послышался недовольный голос принцессы. - Я хочу, чтобы она плакала!

- Да, да! Пускай она плачет!

- А то неинтересно!

- Дон-н-н! - протяжно пробили часы на городской башне.

Люди на площади вздрогнули. Как странно бьют часы! Печально и тревожно. Звук поднялся, задрожал и замер.

- Смотрите-ка, вон братья-ткачи! - удивился король. - Тоже пришли посмотреть на казнь. Сейчас девчонка их увидит и заплачет.

И действительно, Татти вдруг вздрогнула и опустила голову. Она увидела своих братьев. Она на миг остановилась, но невидимый стражник подтолкнул ее, и она, словно во сне, шатаясь, пошла вперед.

А братья и не взглянули в ее сторону. Лица у них были серьезные и сосредоточенные. Они стояли на самой нижней ступеньке лестницы. Один с правой стороны, другой - с левой. В руках у них ничего не было, но мышцы на руках вздулись от напряжения и, казалось, они что-то держат.

- Дон-н-н! - пробили еще раз большие часы, словно прощаясь с кем-то, словно заговорила вдруг сама душа часов. И опять: - Дон-н-н!..

- Даже часы жалеют этих невинных! - всхлипнула тетушка Пивная Кружка.

- Король! Его Величество король спускается по ступенькам! - перекрывая бой часов, закричали придворные. - Какая честь! Подумайте только, король будет смотреть на казнь!

- Дон-н-н! - Казалось, сама печаль плывет над площадью. И каждое сердце отвечало этим звучным и гулким ударам.

- Часы бьют! Часы бьют! Пока бьют часы, все должно быть кончено! Шестой удар! Седьмой! - взвизгивая, считал Цеблион. Он, пятясь, спускался по лестнице, повернувшись лицом к королю, взмахивая руками, словно дирижировал невидимым оркестром. - Восьмой удар, девятый! Еще ступенька, Ваша Прекрасность, умоляю, не споткнитесь, смотрите под ваши королевские ножки!

Круглые удары часов словно разбивались о мраморные ступени, и слышался унылый звон осколков.

Толпа зашумела. Бой часов смешался с гневными голосами.

- Отпустите их!

- Освободите детей! Мы не допустим!

- Десятый удар, одиннадцатый! - отсчитывал Цеблион. - Сейчас все свершится! Эй, палачи, стража, хватайте осужденных!

- Дон-н-н... - тихо, словно остановилось сердце часов, пронесся, замирая, последний удар.