Пока летит апельсин

Боб представил уже вечер в баре и свой «мустанг». Но тут щелкнул сломанный замочек на молнии комбинезона и неприятно царапнул кожу на груди. Раздосадованный Боб неловко дернул плечом и потерял долю секунды. В это же мгновение сбоку, откуда ни возьмись, появился Лесли Стюарт и неведомым приемом перехватил шайбу. Боб цепанул клюшкой пустоту – то место, где только что была заветная шайба, и, поняв, что потерпел фиаско, в падении попытался остановить уезжающего с шайбой Стюарта клюшкой, вставив ее под конек, но и тут не успел. В следующее мгновение он со всей силы врезался в борт и, кажется, на миг потерял сознание. Когда он открыл инстинктивно зажмуренные перед столкновением с бортом глаза, то обнаружил себя в глубоком кожаном кресле в окружении очень странных, не знакомых ему людей.

Глава пятая

Соня и Белла

В гримерке было сыро и холодно. Стоял тонкий пыльный запах рухляди. В этой невидимой зрителю части театра он был в воздухе повсюду. Этот запах источали многочисленные вещи, за много лет скопившиеся в служебной части театра – бесчисленных забитых доверху кладовках, захламленных пыльных гримерках, кабинетах, бесконечных полутемных коридорах и репетиционных залах.

Все, что когда-либо происходило на сцене за добрую сотню лет с основания театра, все постановки, спектакли, грандиозные оперы и маленькие оперетки, пышные премьеры и забытые даже старожилами провалившиеся постановки, даже мало-мальски самодеятельные выступления, торжественные награждения, вручения и даже траурные церемонии прощания, когда гроб с усопшим заслуженным служителем Мельпомены по-театральному стоит прямо на сцене, – все оставило свой след в театре. В театре ведь все не по-настоящему, иначе это был бы не настоящий театр.

Даже при короткой жизни постановки декорации являются фальшью, ненастоящими замками, деревьями, звездами, тронами, коронами и мечами, а уж когда спектакль снимается с репертуара, а это рано или поздно случается со всеми спектаклями, иногда они даже не доживают до конца своего первого сезона, то весь бутафорский реквизит отбывает на покой в одно из многочисленных хранилищ, где потом быстро истлевает, превратившись в декорацию для других декораций. Их никто не выбрасывает, никто никогда не признает спектакль неудачным, в лучшем случае он оказывается не понятым зрителями.

И декорации, и реквизит хранятся вечно, благо место для этого есть. Театр был огромен, он занимал целый квартал, а внутри и вовсе был необъятен. Когда-то, очень давно, когда люди решили, что могут позволить себе мыслить глобально, изменять моральные принципы в угоду всеобщему счастью, был построен и этот гигантский театр. Целые колонны демонстрантов стройными рядами, на конях и с флагами, с моторизированной и бронетехникой могли прямо с огромной площади перед ним войти в него и пройти насквозь, не повредив строй, выдвинувшись прямо на войну за всеобщее счастье. Для этого в нем были сделаны огромные движущиеся ворота с механическим приводом и уникальная крыша без колонн.

Те времена давно канули в лету, всеобщее счастье не наступило, а гигантский театр-трансформер остался. Про такую мелочь, как хорошее отопление и вентиляция, в те масштабные времена никто не думал, гигантские ворота никто не утеплил, и поэтому в служебной части театра осенью и зимой было жутко холодно, а летом – невыносимо жарко и душно. Влажно же было всегда, и поэтому отсыревал и сгнивал бутафорский реквизит из папье-маше, рвались тяжеленные сырые бархатные шторы на прогнивших веревках в два раза чаше положенного, и в театре царил по-настоящему лишь один настоящий король, а точнее – царица – всемогущая плесень. И именно ее запах был неистребим в служебной части театра, и именно так любой артист или музыкант, или любой другой работник сцены, начиная от невидимого осветителя и заканчивая электриком и даже бухгалтером расчетной группы, мог бы с легкостью понять с закрытыми глазами, где он находится, по запаху.

Это был закулисный запах театра, запах разрушенных иллюзий и несбывшихся надежд. Для каждого это был свой запах, но одно можно сказать точно: не было никого, у кого он был бы связан со счастьем. Ведь это театр – место, где одни несчастные люди, жители города, показывают иллюзии другим несчастным людям, жителям того же города, становясь поэтому еще более несчастными. И лишь занавес отделяет их друг от друга.