Пока мы можем говорить

Он подхватывает ее обеими руками под узкие лопатки и опускает на землю, на теплую траву под вишней. Она смеется, относится несерьезно, до тех самых пор, пока он не расстегивает последнюю, нижнюю пуговицу своей рубахи, после чего одним рывком распускает ремень. Она испуганно садится, и тогда он перехватывает ее спину левой рукой – вся ее спина не шире расстояния от его локтя до запястья, и даже остается еще немного места.

– Алехандра, – говорит он ей на ухо, – ох, Алехандра, сердце мое, темно, я почти не вижу тебя, pequenita. Я могу тебя только чувствовать.

Ее рот уже попался, уже в плену, и она не может говорить. Потом луна рассыпается, как плошка манной крупы, небо качается, земля кончается, дальше только по воздуху или только вплавь, синтез клеточных ядер, расплавленные оболочки, и вот, теряя остатки сознания, она вдыхает звук «а».

Наутро она ходит, не касаясь земли, и чувствует каждую секунду, как новая, теплая, свежая кровь движется по новым артериям. Она щурится от света, пульсируют и болят губы, еще полчаса – и она увидит его.

– Что же ты наделала, Алехандра? – беспомощно говорит тихая Мария, и ее темные пальцы взволнованно, быстрее, чем обычно, перебирают старенькие янтарные четки. – Что же ты натворила, и что он себе думал?.. Я надеялась, что этого можно было как-то избежать…

«Это какой-то другой Гомес, – рассеянно подумал Борис, – что-то я не припомню, чтобы у Гомеса было это. Чтобы это

как-то особенно его волновало, порождало такой накал, такую развернутую картину девичьего томления и подлинного мужского желания и нетерпения, даже немного слишком по сравнению с тем, как это бывает в реальной жизни. В жизни все проще, и только рефлексия, воспоминания и последующие описания, то есть слова существенно обогащают ситуацию». Из предыдущих книг Гомеса Борис и припомнить не может большей страсти, чем при описании смертельной логической игры, в которую играют дуэлянты – непримиримые противники и конченые игроки, маньяки, опасные, циничные, внешне респектабельные интеллектуалы. А тут – кто бы мог подумать! – любовная история. И почему, почему все-таки скромная и затурканная деревенская ведьма Мария запрещает своей племяннице любить этого безымянного мужчину? И долго ли еще Гомес будет изводить читателя недомолвками, фигурами умолчания, своими особыми, авторскими лакунами, в которых смысл рябит и колышется, но не дается? У него, у Бориса, нет дурной привычки заглядывать в конец, а если даже и заглянет – что он там увидит? Скорее всего, что-то вроде «И наконец начался дождь».

Он стоял у открытого окна, смотрел на ночное озеро вдалеке – только что оно было гладким, как темное стекло, и вдруг по нему пошла косая рябь, на жестяной подоконник упали капли, еще минута – и сплошной белый ливень закрыл перспективу.

Борис помедлил и все же открыл последнюю страницу.

«И наконец начался дождь», – черным по белому было написано в финале.

Случаются в жизни моменты, когда весь опыт работы в горячих точках планеты, включая боевое НЛП и владение автоматом УЗИ, оказывается на грани девальвации – и всё из-за чего? Из-за молока и бубликов, из-за бесконечной библиотеки, одна из дверей которой, как выяснилось вскоре, выходит на поляну, пеструю, как китайский крепдешин, с полевыми цветами и стрекозами. И из-за того, что девочка Саша, немного смущаясь, сказала ему:

– Я вижу, вам никуда не хочется уходить, вы устали как собака. Извините за собаку, но это отражает суть дела. Оставайтесь, у нас есть комнаты для гостей. Можете жить здесь столько, сколько захотите.

– Почему вы думаете, что я устал? – Борис постарался предъявить Саше одну из своих самых галантных улыбок. – Я что, плохо выгляжу?

Cаша вдруг заметно растерялась, порозовела и опустила глаза.

– Вы выглядите великолепно, – ответила за сестру Ирина, – но то, что вы устали как собака, – это медицинский факт. Озеро чистое, вода еще теплая, – вдруг безо всякого перехода сказала она, – Георгий сделал там маленький песчаный пляж с навесом. Короче, там даже можно купаться. В своей комнате вы найдете полотенца и все, что нужно. Обед в четыре часа на кухне. Шура вас проводит и все покажет. Да, Шура?

Можно эмигрировать, не выезжая за границы родного города, неожиданно понял Борис, глядя на дождь с молниями. Можно попытаться убедить себя, что ты попал в другую действительность, где нет и никогда не было скудного одинокого детства, войны в чужой далекой стране, гибели первого настоящего друга Славки Рябченко, безумия Варежки и собственного тихого бессилия. Можно попытаться, и даже на время полегчает, только все это будет неправдой, цветной голограммой, безразличной к тебе иллюзией, как ни крути. С таким же успехом можно купить у пушера марок и с понтом сидеть дома. Как в том анекдоте: «Вот вам билетик в кино». – «И что мне с ним делать?» – «Положите под язык и ждите, когда начнется кино».