Пока мы не встретились

Я благодарю Бога за то облегчение, которое нахожу в переписке с тобой. Ты – мое утешение, дорогая. Позавчера я заметил хорошенькую шляпку, на одной из местных дам, и сразу подумал, что надо послать тебе такую же, но шляпку нельзя отправить с официальной почтой, придется мне утешаться одними мечтами.

Твои мысли о новых посевах кажутся мне вполне здравыми. С нетерпением буду ждать известий об урожае.

Благодарю тебя за постоянство твоих писем, за их предвкушение, за добрые слова, которые поддерживают во мне силу духа.

Мне хотелось бы сообщить тебе что-нибудь обнадеживающее, но пока не могу. Война постепенно затихает, а нашему пребыванию здесь не видно конца. Но я каждый день представляю, что нахожусь в Колстин-Холле, рука об руку с тобой, дорогая моя Кэтрин».

Несколько мгновений Кэтрин сидела, прижав письмо к груди. Разве она когда-нибудь сможет забыть Гарри? Сунув письмо под подушку, Кэтрин поклялась, что не забудет.

Возвращаясь в герцогские покои, Монкриф ожидал худшего: потока слез, поклонения сундуку «святого» Гарри, женской истерики.

Слава Богу, этого не случилось.

Когда он вошел, Кэтрин снимала с кровати покрывало. На ней была черная ночная рубашка, из-под которой виднелись стройные щиколотки.

– У вас вся одежда черная?

– Конечно, я же вдова.

– И нижние рубашки?

Кэтрин вскинулась, как будто вопрос ее оскорбил. А Монкрифу вдруг нестерпимо захотелось сказать ей, что эта рубашка ее уродует, и что он слишком хорошо помнит, как она выглядит обнаженной.

Никогда в жизни Монкрифу не доводилось видеть такого прекрасного тела. Огненные языки бросали на голую Кэтрин красные и оранжевые блики, отчего кожа казалась позолоченной. У нее была тонкая талия, плавно переходящая в изгиб бедер, и длинные стройные нога. Твердые груди смотрели вверх и были такой безупречной формы, что казались не произведением природы, а плодами мужской фантазии.

И вся эта красота была так надежно скрыта под уродливым траурным платьем, что Монкриф мог бы о ней забыть, не будь его воздержание столь долгим.

При движении податливое тело Кэтрин грациозно изгибалось, но голову она держала опущенной, взгляд упирался в землю. Казалось, в ней живут сразу две женщины, одна – чувственная, созданная для любви, вторая – замкнутая и сдержанная.

– Едва ли вам пристало задавать такие вопросы, Монкриф.

В этот момент Монкрифа поразила ирония положении. Вот он стоит здесь, новый герцог Лаймонд, черная овца, превратившаяся в белую. Вопреки мрачным предсказаниям отца, битвы, болезни и раны не свели его в могилу. Он вернулся в Балидон. И умудрился вернуться с женщиной, которой приятнее тешить свое вдовство, чем быть женой.

Монкриф всегда был разборчив в делах плоти, но сейчас вдруг пожалел, что он не Гарри. Тогда бы он не чувствовал такого острого влечения к Кэтрин. Она даже не воспринимала его как мужчину. Возможно, как препятствие на пути ее страданий, как спасителя, но только не как мужа.

Наверное, существуют специальные книги для женщин, в которых даются советы, о чем говорить в подобных ситуациях. Нежелательный брак? Неудобный муж? Леди, говорите о погоде. Или упомяните о том, как скучно (или как весело) прошел день. И чтобы совсем уж исчерпать тему, обсудите с новым мужем достоинства предыдущего.

Монкриф предпочел бы, чтобы Кэтрин говорила сейчас о чем угодно: о шляпках и перчатках, и даже о нижнем белье, но только бы не молчала со скорбным видом.

Сегодня была праздничная ночь, время благодарности, момент, который следовало запомнить. Вместо этого день возвращения превратился в траурный. Семьи больше не было, не было и слуг, которые так часто заменяли ему родителей, а жена любит другого человека.

– Снимите ее.

– Простите?

– Снимите эту чертову тряпку, Кэтрин. Это кровать, а не катафалк.

Кэтрин прижала ладонь к горлу, к тому месту, которое ему так хотелось поцеловать.

– Я не могу этого сделать, Монкриф. Я останусь голой.

– Мадам, я дал вам слово. Вы проснетесь столь же непорочной, как заснете.

– Я бы предпочла остаться в сорочке.

– А я хочу, чтобы вы от нее избавились.

Они смотрели друг другу в глаза, и Монкрифу показалось, что его жена может быть такой же упрямой, как он сам.

– Если я найду вам другую рубашку, вы будете в ней спать? – наконец спросил он.

– Вы возражаете против самой рубашки или только против цвета?

– Против цвета.