— Молчать! – прикрикнул на него епископ, стукнув ладонью по столу. — С нас достаточно этих бесовских речей! Вы должны покаяться и пройти очищение огнем, тогда, избавившись от заблуждений, ваша душа непременно попадет на небо.
— Костер? За что? Я — истый христианин, сражался и проливал кровь под королевскими знаменами во славу церкви, изгоняя иноверцев с земель, что теперь принадлежат Испании, — горячо запротестовал пленник. — Так за что же меня ждёт такая участь?
— У вашей семьи есть имущество? – вкрадчиво поинтересовался Его Преосвященство, кидая быстрый взгляд на монаха, что усердно скрипел пером поодаль. Лысоватый монах спешил записать их разговор, не замечая ничего кроме своей работы.
— Я был младшим сыном, вся моя семья умерла во время эпидемии холеры, что свирепствовала в наших краях. Продав поместье, я отправился в путь, предлагая свою шпагу тем, кто может за нее заплатить.
— Может, у вашей семьи было еще какое-то имущество, кроме поместья? – епископ едва заметно кивнул на монаха, так, чтобы это не укрылось от цепкого взгляда арестанта. Светлые глаза торжествующе блеснули сквозь спутанные кудри, падающие на лицо.
— Да, пожалуй, я кое-что припоминаю. Отец говорил о ценностях, которые оставил на сохранение одному почтенному дону здесь, в Севилье, — согласился молодой человек, — однако... Я скажу вам имя этого человека, если мы останемся наедине.
Арестант гордо поднял голову, окинув замешкавшегося монаха и замершую стражу презрительным взглядом. Весь вид узника говорил о том, что тот ни скажет больше ни слова.
— Оставьте нас, — махнув рукой монаху и стражникам, епископ дождался, пока последний из невольных слушателей выйдет из камеры, оставив их одних. Массивная дверь камеры со скрипом затворилась, и только тогда епископ встал из-за стола, медленно приближаясь к узнику.
— Значит, колдун? — тихим и не предвещающим ничего хорошего голосом поинтересовался Старший, заложив руки за спину. — Вижу, жизнь и время ничему тебя не учат, а ты всё никак не возмёшь в толк, почему длинный язык нужно держать за зубами.
— Ты же прекрасно знаешь, брат, — тихо ответил Младший, — что это совсем не колдовство. Разве я повинен в том, что моя голова работает именно так, что я могу видеть то, чего не замечают другие?
— Это ты уже доказал на суде, — мрачно ответил епископ. Тонких губ едва коснулась саркастичная улыбка, больше похожая на оскал.
— Сейчас же послушай меня внимательно, — подходя совсем близко, зашептал Старший. Тонкие холёные пальцы коснулись запястья брата, где из-под железного кандального обруча можно было увидеть тонкую, заметно покрасневшую кожу, и скользнули к ладони, пожимая её.
— Я расскажу, что тебя ожидает дальше: тебя будут пытать. Конечно, вреда это не принесет, раны заживут в кратчайшие сроки, а вот тогда тебя окончательно признают колдуном. После этого — отправят на костер.
Младший заметно побледнел и стиснул его руку.
— Тебя же никогда не сжигали, верно? Ты уверен, что твое тело сможет восстановиться после такого?
Старший отпустил руку узника и отвернулся к двери, прислушиваясь к звукам, доносящимся из коридора каземата. Где-то далеко, в глубине переплетений мрачных коридоров, грянул вопль боли — палачи возобновили пытки.
— Отпусти меня, — умоляюще попросил брат; его голос, некогда звучный и властный, превратился в сорванный молитвенный шёпот.
— Даже я не смогу этого сделать, — признался Старший, чей голос от волнения тоже дрожал. — Могу указать тебе путь к спасению — сегодня ты повесишься в камере.
Дернувшись, Младший с ужасом посмотрел на своего брата.
— Именно так, ты не ослушался. Порви свою рубаху на полоски, сплети веревку и сделай это, пока тебя не потащили в пыточную. После смерти твое тело зашьют в ткань и, как самоубийцу, похоронят за оградою кладбища. Я приду туда ночью и выкопаю твое тело, но до тех пор, — епископ сжал плечо брата так сильно, что тот едва не вскрикнул от боли, — до тех пор, ты не будешь подавать никаких признаков жизни.
— Даже если ты очнешься, даже если станешь задыхаться без воздуха, умирая и снова оживая, даже тогда, ты будешь ждать, пока я тебя не найду и не откопаю. Ты понял? – тряхнув за плечи брата, мужчина посмотрел в его глаза.
Младший торопливо закивал, соглашаясь с услышанным.
— Ну всё, мой мальчик, — непривычно мягко сказал Старший и, не удержавшись, погладил жёсткие и слипшиеся кудри младшего брата. — Теперь твоё спасение зависит только от тебя.
Далее следовала рутинная работа — позвать монаха, приказать стражникам отвести арестованного обратно в темницу, а протокол допроса закончить словами о том, что преступник покаялся и признал себя виновным. Оставалось только проверить ранее упомянутое узником имущество, что осталось на сохранении у друга семьи, и дело можно было считать закрытым.
План претворился в жизнь быстро, не вызвав ни у кого подозрений, как и задумывалось. Тело колдуна, которого после обедни того же дня обнаружили болтавшимся в петле, привязанной к решетчатому окну, зашили в погребальный саван и погрузили в телегу.