Пока ты пытался стать богом… Мучительный путь нарцисса

– Твоя мать оправится, вы постепенно научитесь жить по-другому. Тебе нужно думать о себе, у тебя впереди целая жизнь. Твоя жизнь. Надо жить. – Бабушка, конечно, была права, хотя Елизавете иногда казалось, что она не в состоянии понять, что сейчас творится с ее матерью, какое крушение она переживает и захочет ли она когда-нибудь жить по-другому, сумеет ли.

– А тебя когда-нибудь оставляли мужчины? – Лизе так хотелось найти подтверждение того, что от разводов не умирают.

– Конечно, дорогая, и не раз. Но мужчины – это же не вся наша жизнь. И если они уходят, значит, пришло время. Им по наивности кажется, что в другом месте солнце ярче, трава зеленее… К сожалению, они так недалёки, что не хотят ничего принимать на веру, они – как дети, им непременно хочется все попробовать на зуб. И потому они все время в поиске: лучшей женщины, лучшей карьеры, лучшей доли.

– Это ж нормально – хотеть чего-то лучшего, куда-то стремиться…

– Конечно, нормально, милая. Только, когда им уже за шестьдесят, они вдруг понимают, что все лучшее с ними происходило тогда, когда они были молоды, когда были влюблены и свободны: строили планы, мечтали, безумствовали. Когда мир был открыт перед ними, и они могли выбирать любую дорогу, любую, какую захотят…

– А ты любила когда-нибудь? Ты была свободна?

– Нет… О чем жалею. Но теперь у меня есть ты, и я счастлива больше, чем когда-либо.

Новый год для Ромки стал не просто традиционным праздником, он знаменовал его отречение от идеалов и переход во владения Королевы. Новый медиахолдинг радостно (или безрадостно, кто ж его знает) встречал своего нового начальника. Опиджаченный Роман Григорьевич передвигался по Москве теперь с личным водителем и был недоступен для простых смертных, как Альфа Центавра. Несколько месяцев мы почти не виделись, пара его звонков в пьяном виде сильно за полночь – не в счет. Нецензурный бессвязный бред, который я вынуждена была слушать в полусне, видимо, свидетельствовал о сложности отречения и тяжести последствий. Но на людях Роман бодрился, поскольку Лиза рассказывала о папе как о «подающем большие надежды».

Февраль для меня ознаменовался странным событием. На электронный адрес мне пришло письмо:

«Привет, Арина. (Так меня зовут.) Это Маша. Твой адрес нашла в Ромкином ноутбуке. Мне нужна твоя помощь, надеюсь, что ты мне не откажешь по старой памяти. (Не очень-то надейся!)

Я обращаюсь к тебе даже не столько как к своему старому другу (Вот враки, сроду она не была мне другом!), сколько к человеку, который хорошо знает Романа.

С ним что-то происходит. Он то вдруг становится очень мрачным, язвительным, даже грубым, то молчит так, что жутко тягостно и почти невыносимо даже просто находиться с ним рядом. (Ну это нам хорошо знакомо!) Его ничем невозможно вывести из этого состояния. Один раз это уже было раньше, но совсем ненадолго и как-то быстро прошло. А теперь длится уже неделю, и я очень устала. (Устала она за неделю! Что ж с ней дальше-то будет?) Как ты думаешь, что с ним такое? И как помочь ему выбраться из этого? Что ему обычно помогало?

(Гильотина помогала или подвиг, больше ничего.)

Я понимаю, что ты, возможно, относишься ко мне без большой симпатии (Даже не подозреваешь, насколько!), поскольку находишься на стороне бывшей Роминой семьи. (И не только поэтому!) Ты вовсе не обязана откликаться на мою просьбу, но если у тебя есть идеи, как помочь человеку, который нам обеим так дорог, может, все-таки напишешь мне хоть пару строк? Не говори, пожалуйста, Роману, что я писала тебе, боюсь, его это не обрадует».

И что мне прикажете делать? Как это называется? Почему опять я? Терезе пришлось выдержать короткий, но нелегкий бой с Язвительной Дрянью, прежде чем в виртуальное пространство полетели следующие строки:

«Привет, Маша. Не скажу, что рада твоему письму.