Пока живешь, душа, - люби!..

- Где же спасение, выход?

- В уровне самооткрытия - «нимб имени моего». Человек открывает свою неповто-

римость. И через нее только я просматриваю условность или конкретность происходя-

щего. В отчаянии мы выбрасываемся из существования, как киты на берег... Это крик о

невозможности реализовать себя в той среде... почти все-гда зная, что только такой ценой

можно заявить о себе в мире безумия. Киты, работающие «на обслугу», не выбросятся.

Я вижу строительство будущего по принципу ласточкиного гнезда. Из маленькой

грязючки птаха лепит домик, в котором родятся птички и осенью улетят, но инстинкт

рождения непременно приведет их обратно.

В мире, строящемся по подобию ласточкиного гнезда, не бывает такого, чтобы то,

что один созидал годами, другой получал за минуту без всякого труда. Если твои действия

вызывают у окружающих улыбку хотя бы малого удовлетворения, уход с мировой сцены

воспринимается как полная исчерпанность в деле, которое было для тебя музыкой. И

тогда уход не так страшен. Просто: «Прощайте, ухожу...»

СМЕЩЕНИЕ

Как формируется калека?

Смещают свет и тьму ума

В бетонной центрифуге века:

Страна - казарма, храм - тюрьма.

Народный голос - рев амбиций.

И друг вчерашний - враг уже.

И выполняют план убийцы

Под лязг затворов и ножей.

И удобряют ниву прахом.

И нет претензий. А к кому?..

И торжествует Молох Страха,

В мешке ведущий

Свет во Тьму.

* * *

Обиды нет

На ревизоров высших.

Их дело – план,

Колонки цифр и строф:

87

Сочтут рекорды,

Нас бесстрастно спишут

В счет великозапойных катастроф.

Судимым, битым,

Недочеловекам

Нам даже мертвым искажают счет.

Я не пропал. Пришел к исходу века.

Бежит река судьбы моей. Течет.

А где-то над болотами, лесами

Кочуют стаи душ!

Метель, дыми,

Сокрой их, нелюдей,

Кого списали...

Те, кто всегда зовут себя людьми.

* * *

Свечи. Свечи. Свечи в ряд.

В память обреченным

Души-свечечки горят

В сверхдержавье черном...

БРАТЬЯМ МЕНЬШИМ

Прирученные братики-звери,

Все пронзительней

Душ наших связь:

Я в загонное счастье не верю,

А иного не будет для вас.

Но нельзя.

Не спастись нам иначе.

Легче тем, кто рожден взаперти.

Только я по ночам

Еще плачу,

Что-то помню о прошлом пути...

То ль леса,

То ли вольное поле,

Где не раз я бежал наугад,

С сердцем,

Рвущемся радостной болью,

Сквозь февральские

Настежь снега.

А теперь от лесов обнищанья

Веет долгая в душу тоска.

Как и вы –

Я себя ощущаю

В индустрийных железных тисках.

Иногда вдруг заслышу – завыли!

И зайдусь, задыхаясь в ночи.

Сам из тех,

Что в отстрел не добили,

А теперь вот

Должны приручить.

88

* * *

Иллюзий нет.

Мой путь почти что пройден.

Каков итог? Осмыслим рубежи.

Впитал, вдышал я

Ужас «малых родин»,

Чтоб навсегда

Одной, большой,

Страдая, жить.

Жестокий век,

Жестокий личный опыт.

В нем ослепленье и прозренье в нем.

И что пришлось, отхлопав, перетопать,

Уж никаким не истребить огнем.

И в отдаленных тех краях недаром

Жевал свой хлеб,

Как жестяной осот.

Оттуда «десять сталинских ударов»,

Из далей тех осмыслил и высот.

Сбрось массовый психоз, народ, не рань

Себя лесами идолов в металле!

Оплачь калек войны, уродцев, рвань,

Их по твоим же просьбам заметали.

Иллюзий нет, душа.

Помыслим, стой.

Вглядись в фанерки звезд, в погосты-чащи.

Легко произнося: «Тридцать шестой...»,

Мы восхваляем мрак кровоточащий,

Тот, ножевой, жеребый злобой взмах,

С которого начнутся все расчеты:

Смешав идею Господа и Черта,

Чума свила гнездилища в умах...

Пока буржуев превращали в нищих

И тайная плелась интриг игра,

По приграничным росам

Танков днища

Ползли к воротам нашего двора.

Уже повержен Краков. Пал Париж.

О чем молчишь ты,

Каторжный дружище?

О чем с самим собою говоришь?

По проволоке ржавой

Одиноко

Скользит луна.

Свет камерный в окне.

О ней молчишь,

Теперь уж недалекой,

В Прибужье сталью дышащей войне.

Тревожно так.

Тревожно мне. Тревожно.

Вдруг резко обернусь -

Глаза в глаза! -

89

Все та же всеготовность.

Вновь возможно,

Команду дав: «Вперед!» -

Идти назад.

Когда энтузиазм бурлит, нет места

Для личного. Все объединены:

Клеймя «врагов народа», как известно,

Мы глушим мерзость

Собственной вины.

Да, да, да, да,

У нас все это просто.

Достаточно сказать:

«Тьма - свет. Свет - тьма»,

И светоч коллективного ума

Не отличишь от стадного уродства.

Вот только так,

Услужливо, уроды,

Вошли мы в тупиковый гололед.

Лишь только так -

От имени народа

Народ себя

На плаху и ведет.

Прикажут - бьем.

Заставят - возгордимся.

Притопнут - судим.

Совесть не в цене!

И вот идут уж по карагандинской,

По вечной по колымской целине.

Им несть числа. Шагают легионы...

А рядом - автоматы на ремне.

По всей - по всей земле приговоренной,

По той дальнесибирской стороне.

И гул призывов массовых

Неистов!

Гулаговцам-отцам не угадать,

Куда пойдут сыны-рецидивисты:

В разбой, в забой

Иль под плотину, в гать.

И лишь глава убийц пьянел от трона,

И зыркал, щурясь, в город и село.

И сонмы,

Миллионы похоронок

В страну

С востока,

С запада

Мело...

90

ПРИСПЕЛО ВРЕМЯ МАРОДЕРУ...

В июле 2003 года Миша взял в доработку

стихотворение «Бой отгремел...» и написал

посвящение: «Моим родимым - Леночке с

Вадимом». Запоздалая признательность чело-

веку, который никогда об этом не узнает - он

умер в 2001 году. Не узнала об этом и второй

адресат посвящения, жена Вадима Лена