Покаянные сны Михаила Афанасьевича

Страницы разлетались по полу, а мне все не удавалось вспомнить, успел ли я их пронумеровать. Вот так приговоренный склоняет голову под топором и думает только о том, как бы камзол ненароком не попортили. Так то камзол, а здесь полтысячи страниц, написанных к тому же скверным почерком. Да чтобы все опять собрать… Эй, а нельзя ли как-нибудь поаккуратнее?!

Все эти мысли мучают меня, грохочут барабанным боем в голове. А следователю отвечаю:

— Ну не было этого!

— Врешь!

— Как мне вам доказать?

— Признайтесь, и сразу полегчает.

— Послушайте! Но что же сделать, чтобы мне поверили?

— Не стройте из меня дурака! Да может ли человек так правдиво, до мельчайших деталей описать то, чего сроду не видал и чего с ним не было?

— А если все приснилось?

— Перестаньте лгать!

Я снова задумался. А все-таки видал или не видал? Парк де Монсо. Князь с револьвером… Сомнительно, чтобы он поверил, будто это мне приснилось. Так как же объяснить?

— Может быть, и видел, — промямлил я.

— Ну вот! Наконец-то сдвинулось!

Следователь строчит уже что-то на машинке, а я прикидываю и так и сяк. Надо было срочно что-нибудь придумать. Только чтобы он ко мне не приставал.

— Да. Вроде бы видел. Вот как примерно вас сейчас. Только не припомню где.

— Вот вы опять меняете показания. То будто сочинили, то приснилось, то видели, но неизвестно где. Долго собираетесь испытывать мое терпение?

— Да… то есть нет… — Я совсем запутался.

— Ну, знаете ли!

— Что? — спросил, холодея при мысли о последствиях.

— А вот что. Либо вы рассказываете всю правду как на духу. Либо продолжаете мне голову морочить, и тогда я вам не позавидую. — Следователь сжал кулаки и смотрит на меня, как на колорадского жука, сидящего на картофельной ботве. Еще чуть-чуть, еще немного, и прихлопнет.

— Вы все равно мне не поверите, — захныкал я и тут же рассказал про свою встречу с мнимым князем там, на перекрестке, у Патриаршего пруда. И как я чуть было не угодил под тот трамвай. И как потом в романе все переиначил, переместив события в Париж, в окрестности парка де Монсо и улицы Дарю.

Следователь, внимательно выслушав меня, задумался. Кажется, поверил.

— И кто они, этот в картузе и другой, в шинели?

— Да откуда же мне знать? Чего пристали?

— Эй! Эй! Не забывайте, где находитесь!

— Я постараюсь, — отвечаю шепотом просто потому, что сил больше никаких нет.

Судя по всему, и следователь порядком от меня устал. Вот нажал кнопку под столом. Вошел конвой.

— Арестованного в камеру! — произнес не глядя.

На душе у меня стало чуть светлее, и я отправился в долгий путь по коридорам тюрьмы. Как я уже сказал, в камере мне ждал Моня Шустер.

Как оказалось, Франц Отто — это был его рабочий псевдоним. Нечто создающее у клиента впечатление солидности, внушающее уважение. Сразу подумает: раз немец, значит, можно доверить и жизнь, и кошелек. Это не то что всякие там Егоры да Иваны. Так объяснял мне Моня в камере внутренней тюрьмы, что на Лубянке. И был он, безусловно, прав — когда сидишь на нарах, тут не до церемоний. Франц Отто — это ж надо выдумать! Я в свою очередь пересказал все, что было на допросе. И даже то, как описал в романе события тридцать первого года, поездку в Париж и возвращение в Москву. Я говорил, а Моня глубокомысленно кивал. И вдруг он заявляет:

— Так ведь сейчас тот самый тридцать первый год.

— Как?! — только и смог произнести.

— Чему ты удивляешься?

— Но вот тогда там, на Садовом кольце, где ты ко мне пристал…

— Во-первых, я не приставал. А во-вторых, какие у тебя претензии? Разве я договор нарушил?

— Речь не о договоре. Речь о времени.

— И что?

— Да вот именно то, что тогда был девяносто первый год.

— Ты спятил, что ли?

Кто спятил все-таки — он или же я? Сначала в будущее волокут вопреки желанию, теперь вернули назад. Только успеешь осмотреться, прикинуть, что к чему, только собираешься должным образом судьбой распорядиться, как на тебе! Да можно ли так над человеком издеваться?

Об этом я размышлял, разглядывая миску с чечевичной похлебкой. Есть почему-то не хотелось, а Моня, чавкая, нахваливал эту бурду. Вот странное дело: один всем будто бы доволен — это если не врет, другому даже в горло не полезет. В чем причина? И почему я всякий раз оказываюсь в положении то бродяги, то изгоя, то подозреваемого в преступлении? Можно подумать, что заранее все сговорились. Но зачем? Что вам всем нужно от меня?

И вот уже в который раз припоминаю… Да-да, мой путь. Путь, который должен вроде бы пройти, чтобы понять. Что ж, версия как версия, имеет право на жизнь. Но неужели только так можно заставить человека задуматься и в чем-то усомниться. Зачем все эти мытарства? Да ни к чему это хорошему не приведет!

— Миша! Ты все слишком усложняешь. — Моня кусочком хлеба вычистил до блеска свою миску и вот теперь, сытый и довольный, воззрился на меня. — Пользуйся тем, что тебе дают, и не пытайся плыть против течения. Там, — он ткнул пальцем в потолок, — там знают гораздо больше нашего, можешь мне поверить. А мы с тобой лишь щепки, попавшие в водоворот.

— Но как же выплыть? Что нам делать?