Покажи мне Бостонское небо

Когда Аннет скинула одеяло, она обнаружила, что правое бедро перемотано бинтами, живот исцарапан. Отражение в зеркале говорило о том, что те самые стекольные брызги достигли цели. Множество мелких ссадин и порезов.Надев сарафан, она услышала звуки вальса Шопена, доносящиеся откуда-то снизу."Думаю, терять мне и впрямь больше нечего".Эйс позаботился о том, чтобы Аннет не заблудилась по дороге в гостиную. До самой лестницы пол был усыпан лепестками орхидей. На каждой из ступеней лежало по розе. Первое, что бросилось в глаза девушки, когда она спустилась, – сервированный на двоих огромный стол посреди гостиной. А на обеденном столе лежал тетрадный листок. В момент, когда она хотела дотянуться до него, чтобы рассмотреть поближе то, что на нем нарисовано, ее талию и плечи обхватили крепкие мужские руки.Эйс провел указательным пальцем по ее губам. Музыка звучала все громче.…могу ль я больше умереть?* – отрывок из стихотворения "Прости".totum revolutum (лат.)** – полный сумбур.Vir prudens non contra ventum mingit (лат.)*** – мудрый мужчина не мочится против ветра.Эйс. Тот красный снег. Прошло полгода с того момента, как мы с Аннет "познакомились".

Миллионы секунд в ожидании просветления. Десятки рисунков, на которых я изображал забитых до смерти молотком алкоголиков. Тренировка.Десятки бездомных, зарезанных кухонным ножом. Repetitio est mater studiorum*.Каждое полотно – мгновение, олицетворяющее торжество справедливости, какой я ее представлял. Неминуемое возмездие. Нивелируя различия между дипломатом и насильником, начинаешь понимать: цена их жизней примерно равна. И ты рад лишь оттого, что не все зависит от твоей ненависти к ним. Природа все же изобретательнее. Она дает тебе свободу воли.Я вычислил интервал, в который неизменно попадало количество шагов, сделанных Аннет на пути в школу. Четыре вида прически.Уйма сарафанов и блузок, преимущественно консервативных цветов.Она постоянно оглядывалась.Мне хотелось верить, что Аннет ищет меня у себя за спиной. Ждет, когда я вновь подкрадусь и не оставлю ей никакого выбора. Прижму к себе. Мне хотелось сделать ей больно, только чтобы увидеть слезы. Вновь почувствовать каково это, когда сердце не перекачивает кровь, а продуцирует ее, вкладывая какой-то едва уловимый трепет. Я поднимался на крыши высочайших Бостонских зданий, вставал на самый край. Так, что дуновение ветра могло отправить меня прямиком к земле. Клал руку на сердце и ждал, пока оно не разгонится. Но этого не происходило. Раз за разом я возвращался домой и резал правое бедро. Каждый день без эмоций – новая засечка, напоминавшая об отсутствии души.Полгода забвения. Поиска заменителя ощущений.Убийства, картины, Лоутон, мать – рутина. Наш повседневный выбор исходит из довольно извращенных соображений. То, что для любого человека носило характер табу, складывалось в мой образ мышления. То, что для людей – норма, для меня – нонсенс. Получается, я искал не любовный суррогат, а некое подобие общества. Я знал, что Аннет такая же. Она поймет, если я расскажу ей о том, чем занимаюсь по ночам.Аннет примет любой мой подарок. Ей необходим кто-то взаимно ведомый. Ведь две крупицы, выпавшие из пакета, знаменуют инициацию нового рода. В ретроспективе они – обитатели того самого пакета. Но в настоящем – сепарированный обстоятельствами тандем, способный в перспективе свить осиное гнездо. И только осиное. Ибо художник не в силах изобразить радугу, располагая лишь тушью.Первое декабря. День, который запомнился тем, что ко мне вернулся рассудок.

Выпал первый снег.Лоутон впервые ударил мою мать. Идеально.Стоя на краю пятиэтажного здания в районе Лонг Варф, я понял, что внизу появляются автомобили полицейских. Собиралось все больше зевак.Они кричали. Умоляли, чтобы я отошел."Зачем тебе это надо, парень? Не дури!"В толпе стояла и Аннет. Она прикрыла рот обеими руками и не сводила с меня глаз. Вот оно. Восхищение. Общество.Оказалось, когда я только подошел к обрыву, патрульный засек мой незатейливый финт и позаботился о подкреплении. Десятки голов, взывающих к моему благоразумию.Если бы вы знали, кого хотите спасти.Если бы ты знала Аннет, что тот скетч – два склоненных древа – моих рук дело.Я указал пальцем на нее. Сначала она обернулась, но, не обнаружив никого за спиной, жестом переспросила, указываю ли я на нее. Безусловно. Умение манипулировать – атавизм. Казалось бы…Коллективное бессознательное. Массовый психоз. Истерия. Позже, они будут рассказывать своим друзьям, что спасли юнца, готовившегося покончить жизнь самоубийством. О том, как они кричали, молились, уговаривали. Я дам им шанс. Спущусь. Осталась мелочь.

Тот самый патрульный, довольный счастливым исходом, начал расспрашивать, зачем мне это понадобилось.Приемный отец бьет мою мать. Нападет на меня с ножом, взгляните на бедро. Часто выпивает. Я не могу с ним бороться.До свидания, мистер Лоутон. Вы больше не моя забота.А позже подошла и Аннет.– Ты больной.– Я знаю.– Как тебя зовут?– Эван…Repetitio est mater studiorum (лат.)* – повторение – мать учения.3 января, 1974 год. Бостон.

– Сколько еще нужно намеков, Аннет, чтобы вы поняли, кто я? Сколько вальсов должно прозвучать, чтобы мы смогли встретиться взглядами?– Вы требуете от меня почти невозможного.– Нет. Много ли незабываемых событий происходило в вашей скучной, как парижские улицы, жизни, Аннет? Хотите сказать, вы каждый день подвергались нападению со стороны неизвестных, которые связывали ваши руки и целовали, содрогаясь от волнения? Или, быть может, вы часто завязывали общение с самоубийцами?– Кажется…– Я не хочу, чтобы вам казалось. Обратите внимание: прошло уже пять минут. Незабвенный Фредерик перешел к трагической прелюдии до-минор. А мои руки ослабили хватку. Но вы по-прежнему никуда не спешите, не вырываетесь. Вам не кажется, дорогая моя Аннет. Вы уже не боитесь. Все, что от вас требуется, – повернуться. Никогда ничего не делайте наверняка. Игра стоит свеч лишь тогда, когда игрок уверен в каждом своем действии. Даже риск должен быть оправдан. И вот вам представилась возможность. Смелее.Аннет медленно повернулась. Ее окутал невыносимо знакомый аромат, легкое дуновение леса с едва уловимой ноткой табака. Глаза не желали открываться.– Ветивер с Гаити, египетский жасмин. Вы знаете меня. Ибо лишь я мог запомнить подобное.Духи, которыми пользовалась мама. Благоухание детства, вихрь воспоминаний, оставленных где-то за стеной сиюминутных горестей. Аннет открыла глаза. Дежа вю. Кажется, что ты когда-то видел человека, стоящего напротив, но не совсем уверен в собственном выводе. Стоило лишь прибавить самоубийство, поцелуй.– Эван. – В голосе Аннет не было удивления. Скорее, в нем звучало облегчение, которое, однако, не умаляло ощущение ужаса от всего, что сделал Эйс за последние месяцы.– Это было так просто, не правда ли? Всего лишь побороть свой страх перед неизвестностью. Вы никогда не думали о том, что произойдет, если все же заглянуть туда, куда обычно боялись смотреть. Аннет, вы должны понимать, что ничего не изменилось. Вы все еще находитесь в розыске, в подвале по-прежнему маринуется тело Роберта Олсэна. Нет, в пищу мы его употреблять не будем, но, как наглядное пособие, он нам, безусловно, пригодится.Как и в детстве. Лицо Эйса покрыто множеством шрамов, доставшихся, по его рассказам, от всех любовников матери. Но если одних детей избивают за непослушание, то ранения Эйса – результат сопротивления захмелевших мужчин, которых ждала самая страшная участь. Об этом Аннет еще не знает. Хоть она и видела ранние рисунки своего «учителя».«Это лишь плод моего воображения. Этого нет физически, но оно прячется у меня в голове», – так он говорил.